Ведьмы из Эсткарпа
Шрифт:
— Госпожа, — нарушил тишину голос Нинкве.
Исмей поспешно прикрыла рукавом змейку, зажала амулет Гунноры в кулаке. Но запаха ангелики ничто не могло скрыть.
— Как ты думаешь, чем у меня пахнет, Нинкве? Я решила перебрать свои травы и проверить, все ли нужное есть у меня для напитка, что пьют в праздники Средзимья.
Широкие ноздри женщины с шумом втягивали воздух.
— Господин Хилле желает говорить с вами, госпожа.
— Да будет на то его воля.
Когда женщина повернулась к ней спиной, Исмей поспешно накинула на шею тесьму с амулетом и спрятала его за пазухой. Потом положила в сундук пакет с ангеликой.
— Господин мой? — вопросительно подняла она голову к неслышно подошедшему Хилле. Но даже не слыша его шагов, она всегда чувствовала его приближение. Словно какой-то невидимой силой был он окружен. — Сегодня канун праздника Средзимья, а к пиру даже не начинали готовиться. — Глупышкой, цепляющейся за воспоминания, должна была она казаться перед Хилле.
Но говоря так, внимательно вглядывалась в его лицо. Насколько похож он на того, заточенного в столбе? Если память ей не изменяла, сходства стало теперь меньше, отличия усилились. Неужели внешность Хилле на ярмарке была лишь маской, отброшенной за ненадобностью в Квейсе?
— Канун праздника Средзимья, — повторил он, словно сами слова были ему незнакомы. — Ах, да… праздник вашего народа. Увы, извините меня, госпожа моя, но в этом году придется вам праздновать его в одиночку. Пришла весть, я должен срочно уехать и раньше завтрашнего утра не вернусь. — Он понюхал воздух. — Что это, госпожа моя? Никогда не встречал такого запаха.
Она показала на раскрытый сундук.
— Я умею выращивать травы и знаю, как пользоваться ими. А сейчас ищу траву с нужным привкусом и ароматом. Но… — Она положила мешочек обратно. — Едва ли мне следует продолжать поиски, раз пира не будет.
— Справедливый укор, госпожа моя, но занят был я все это время и позабыл о времени, о приближении праздника. Простите меня на сей раз, и впредь эта ошибка не повторится.
Чувствовала она, что это пустые слова, а на самом деле дутыми обещаниями решил он отделаться от нее, как от ребенка.
Проговорив еще несколько ничего не значащих любезностей, он вышел, а Исмей следила из окна, как садился на коней маленький отряд. Едва он отъехал, в ее комнате появилась Нинкве с бронзовой чашей. В ней было ожерелье с множеством подвесок. Зеленоватый янтарь соседствовал с голубым. Нетрудно было понять, что за такую диковину можно было купить всю Верхнюю Долину с замком и угодьями.
Исмей одела ожерелье, повертелась перед зеркалом, изобразила восторг, кликнула Нинкве и двух служанок, как раз появившихся с ужином, посмотреть, что за дивный подарок прислал ее повелитель. Она надеялась, что этой деланной радости достаточно для подозрительной Нинкве.
Исмей потуже защелкнула кольца на запястьях, чтобы та, даже случайно, не могла заметить змейку. Сев за еду, она наполнила чашу из рога и поднесла к губам, а потом покачала головой.
— Не могу сказать ничего плохого о ваших напитках, но если бы добавить сюда чуточку мяты, стало бы вкуснее. Ты никогда так не делала?
— В наших краях не растут многие южные травы, госпожа. Квейс лежит на пути ледяных ветров, и многое у нас не растет. О мяте я слыхала, но пользоваться ею не доводилось.
— Тогда давай попробуем, и ты мне скажешь, права ли я. Сегодня канун праздника моего народа, Нинкве. И раз уж мой господин не может разделить его со мной, может быть, ты…
Женщина заколебалась. На мгновение между губ ее показался бледный кончик языка. А потом всегда внимательный взор ее опустился на стол.
— Но в этом кувшине едва хватает на одну чашу, моя госпожа, а второй вы никогда не брали, и служанка не принесла…
— Вели кому-нибудь из них принести еще один кувшин, Нинкве. Не лишай меня этого малого утешения в день пира.
Нинкве неуверенно пошла к лестнице, словно бы и хотела отказаться, но не могла, не было причины. Исмей вновь поднесла чашу ко рту. Ничего подозрительного не почувствовала она в запахе напитка. Но словно кто-то из-за спины предупреждал ее… Что-то было в питье… Яд? Едва ли, но иные травы в умелых руках могли погрузить человека в глубокий сон, вызывать странные видения, а потом забытье.
Почему в голову ей пришла именно эта мысль, она объяснить не могла. Понимала только, что ее предупредили, а когда Нинкве ушла, Исмей, словно повинуясь чьему-то приказу, сделала странную вещь: расстегнула рукав и поднесла запястье к чаше.
Змейка на руке вдруг шевельнулась, но теперь Исмей не испугалась, ей вдруг стало радостно, как воину перед битвой.
Головка змейки свесилась в чашу и взболтала в ней жидкость, а потом она вновь обхватила руку кольцом и, ухватив зубами хвост, окаменела.
Нинкве поднималась по лестнице с подносом, на котором стояла чаша из рога. Когда она поставила ее на стол, Исмей отошла к сундуку. Мята мятой, но она прихватила щепоть и другой травы, с непринужденностью, о которой не могла бы прежде даже подумать. Но в свою чашу бросила только мяту, остальное отправилось в чашу Нинкве. Потом она взяла небольшую ложку и перемешала жидкость.
— По всем правилам, Нинкве, — улыбнулась Исмей, — нам, женщинам, следовало бы опустить на счастье в чашу ветку плюща, а потом кинуть ее в очаг, чтобы все зло сгорело вместе с ней. Господин мой должен был бы опустить ветку остролиста… плющ только для женщин. Веток у нас нет, так что удачи тебе.
Исмей выпила жидкость всю до дна, хоть ей и приходилось заставлять себя пить. Обезвредила змейка питье?.. Она не была уверена в этом. Но теперь она знала, что змейка защищает ее, ведь амулет Гунноры на нее не подействовал.
— Ну, как тебе мята? — она допила свою чашу и отставила в сторону.
— Вкус приятный и освежающий. Должно быть, у вас на юге сильные травы. А теперь, если вы не возражаете, я дам указания служанкам. Господин так расстроился, что позабыл о пире… Но завтра мы постараемся…