Веер с гейшами
Шрифт:
— Мама, да нет никаких опытов! Ты прямо, как Жора, говоришь! Мы просто лежали рядом! Одетые! И тут вломился Жора, начал орать, стаскивать Кольку с кровати. Мама, он его за дверь вышвырнул! В одних носках! И кроссовки следом выкинул! Мама, как я теперь с Колькой разговаривать буду?!! — Нюська опять упала лицом в подушку и заревела в голос.
«Блин, дождалась, пока гром грянет». Каким-то особенным воспитанием дочери Ольга никогда не занималась. Не умела она отчитывать, контролировать, следить и заставлять. Она дружить умела, вот и дружила с Нюськой, выслушивая ее жгучие девчачьи тайны и советуя, как быть, если противная Инка Малахова при всех ехидно спрашивает: «Малышкина (Нюська носила фамилию Вадима), ты что, через сито загорала?» — намекая на конопушки. И что делать, если
Ольге смешно не было. На следующий день она поговорила с директором школы, выяснила, что секс-ликбез та устроила по инициативе американцев в рамках межшкольного обмена образовательными программами, и настучала на директоршу в горотдел образования. Завотделом ни сном не духом не ведала о новациях в подведомственном учреждении, и как только прочитала учебник — Ольга специально захватила и оставила почитать, — влепила директорше выговор. Американцев попросили не вмешиваться в учебный процесс.
— Мам, я не смогу больше жить в одной квартире с Жорой, я из дому уйду, — Нюська извлекла из подушки зареванное лицо и с отчаянием посмотрела на мать.
— Нюсь, ну что ты такое говоришь! А давай-ка я тебя к бабушке на материк отправлю. Надя твоя с мамой когда уезжают? Послезавтра? Как раз успеешь собраться. Поживешь пока у тети Иры в Москве, а через неделю бабушка приедет и заберет тебя в Екатеринбург. К сентябрю вернешься — все забудется.
— А Коля?
— Я ему позвоню, объясню все.
— А практика в школе?
— Отпустят тебя с практики.
— А вдруг билета не будет?
— Да достану я билет, зря, что ли, пишу все время про эти «Колымские авиалинии»!
И Ольга принялась собирать Нюськины вещи, передвигаясь по квартире и то и дело натыкаясь в коридоре на мешок с рыбой. «Что он его бросил, этот мешок! Мне чистить теперь, что ли, это все?» Ольга вспомнила зареванное лицо дочери и обличающую Жорину физиономию и в сердцах несколько раз попинала тяжелый мешок. «Выкину его дурацкую рыбу к чертовой матери!»
Захотелось есть. Ольга сунулась сделать бутерброды — хлебница любезно предложила ей россыпь крошек и скукоженную горбушку.
— Нюсь, давай ты пока сама сложи в сумку то, что с собой возьмешь, а я за хлебом сгоняю.
Хлебный отдел был в двух шагах, в гастрономе на углу, тот открывался спозаранку. Ольга взяла батон и половинку серого и застряла у кассы, где какой-то молодой человек пробивал целую тележку хлеба.
— Нет, вы посмотрите, что делают! — вдруг громко сказал старик у Ольги за спиной. — Набрал целую телегу хлеба и спекулировать сейчас пойдет! Продавец, не продавайте ему столько хлеба!
— Да у нас тут бригада на отделке соседнего дома, я для бригады хлеб беру, — смутился парень и повернулся в Ольгину сторону. И тут она его узнала.
Как-то утром в феврале она шла в редакцию — о наступлении утра можно было догадаться только по часам, реально же стояла темная северная ночь, слегка разбавленная светом фонарей. И вдруг кто-то сзади сорвал шапку с Ольгиной головы. Ольга резко развернулась, увидела убегавшую юношескую фигуру и бросилась вдогонку. Шапку было жаль. Песцовая, мягкая, с маленькими ушками — фасон назывался «Магаданочка». И поносить ее Ольга успела всего две недели. И всю январскую зарплату за нее отдала. В мягких ботинках и пуховике бежалось легко, и вскоре Ольга стала догонять грабителя, который то и дело оглядывался. Не ожидал, наверное, что тетка за ним в погоню бросится и бежать будет так прытко. Парень еще раз оглянулся и нырнул во двор налево, сходу перепрыгнув через разрытую заледенелую траншею (Ольга сиганула следом), пробежал с разгону метров десять и затормозил. Впереди была стена, двор оказался тупиком. Для парня это было неожиданностью, но Ольга-то эти окрестности хорошо знала, потому, перепрыгнув через траншею, бежать дальше не стала, а сделала несколько шагов и остановилась. Парень — худой, низкорослый, на вид лет семнадцати — развернулся и смотрел на нее затравленным волчонком. Ольга поняла, что он перепуган насмерть и что если она сделает еще шаг или начнет шуметь, — он сорвется и не известно, что натворит. Тогда она, не отводя от него взгляда, начала говорить спокойным, увещевающим голосом: «Верни мне шапку, пожалуйста, она у меня единственная. Неужели я похожа на богачку, у которой много денег и много шапок? Отдай, пожалуйста, а то я замерзла уже. Простыну, на работу ходить не смогу, а мне надо дочь кормить и за шапку я еще долги не отдала». От ее ровных интонаций глаза парня приняли осмысленное выражение, и он спросил: «Я верну, а вы меня ругать не будете? Кричать не будете?» — «Не буду, — пообещала Ольга, — кидай сюда шапку и иди себе. Только не делай так больше, в тюрьму ведь загремишь. Это ведь грабеж, дадут лет пять, не меньше». И она даже отошла влево на два шажочка, чтобы парень мог пройти свободно мимо нее. Парень кинул шапку, — шапка упала у ног, — Ольга подняла ее и быстро натянула на голову: действительно замерзла. А горе-грабитель бочком пробрался мимо — Ольга, как подсолнух, поворачивала голову следом за ним. Потом вдруг остановился и попросил: «Можно я вас поцелую? — чмокнул офонаревшую Ольгу в шапку возле щеки. — Спасибо». И исчез.
«Вот, значит, на работу устроился мой грабитель. Что ж, молодец».
— Продавец, не продавайте столько хлеба в одни руки, вам говорят, я сейчас милицию вызову! — не унимался дед.
— Да ладно вам, угомонитесь, — весело отмахнулась от него продавщица и отсчитала парню сдачу.
Глава 4
— Оль, как там твоя Нюська долетела? — Мухина сидела за своим столом и красила губы, глядя в маленькое зеркальце.
— Да нормально долетела. Они там с Надей гуляют, а через несколько дней бабушка ее заберет. Звонила вчера вечером, в зоопарк они собирались, в Москве как раз день начинался.
Ольга вспомнила свой последний поход в зоопарк. С Игорем. Вспомнила, как они крошили булку уткам и лебедям, как смеялись над очковым медведем, который вдруг начал ходить по клетке, пританцовывая, как при чарльстоне. А потом встал на задние лапы, а передние начал смешно складывать перед собой и разводить в стороны. Медведь танцевал, но постоянно поглядывал на соседнюю клетку, где дремала очковая медведица. «Видишь, как для дамы своей старается», — похвалил медведя Игорь и пожалел, что нет с собой фотоаппарата. «Опять я про него вспоминаю», — осекла себя Ольга и уселась за свой стол. Зазвонил телефон, и она вздрогнула.
— Меня нет, — крикнула Мухина, — я на интервью!
— Алло! — сказала Ольга в трубку.
— Здравствуйте. Могу я услышать Татьяну Мухину?
Голос в трубке был густым, бархатистым, с глубокими переливами. К нему должен был прилагаться знойный мачо с черными усами и квадратиками мускулов на животе. А вовсе не Игорь Суханов, как, Ольга внезапно осознала это, ей померещилось в момент звонка.
— Ее нет, что передать?
— Простите, а с кем я говорю? — продолжал бархатно интонировать баритон. — Я Евгений Мухин, корреспондент Магаданского телевидения.
— Женя, это Ольга Лобанова. Впервые слышу твой голос по телефону. Так звучишь! Тебе с таким голосом или в сексе по телефону работать, или эротические новеллы по радио читать.
— Здравствуй, Олечка, рад тебя слышать. А когда Танечка придет?
— Не знаю, она на интервью ушла.
— Олечка, передай Танечке, пожалуйста, что я буду ждать ее завтра у себя в семь вечера. Олечка, и ты приходи. Я манты сделаю. И баклажаны пожарю.
— Женечка, ты знаешь, чем заманить гостей.
— Так вы придете?