Веер (сборник)
Шрифт:
— А если их в наш мир отправить? — спросил я. — Хотя бы детей? Ну зачем им тут страдать?
— Почему страдать? — возмутилась Василиса. — Тут родители, они их любят. Тут никаких войн, никаких бандитов, никто никого не убивает. Все сыты, одеты. Да и нельзя им уже к нам.
— Почему?
— Ломка начинается, — разъяснила Василиса.
— Слушай, соседка, — спросил я, помолчав. — Ты к нам не занесешь эти грибки?
— Не беспокойся, они в нашем мире не выживают, — невозмутимо ответила Василиса. — Проверено.
— А если окультурить?
Она непонимающе
— Нет, сосед. Не стоит. Знаешь, что это такое, когда человек рубил дрова, попал себе по руке, рассмеялся и сел смотреть, как кровь вытекает?
— Не знаю.
— А я — знаю.
— Извини. — Мне стало немного стыдно. — Шутки у меня бывают дурацкие.
— Да я заметила. Варенья?
Я отказался. Встал, прошелся по комнате, посмотрел в окна. Со стороны Харькова это был второй этаж здания, стоящего где-то на тихой и, несмотря на позднюю осень, все еще зеленой и солнечной улочке. Мимо шли легко одетые люди. В километре, на крыше высокого, сталинской архитектуры здания, торчали антенны — чуть ли не телевизионный ретранслятор. Симпатичный город… я подумал, что однажды стоит сюда прийти, поесть пельменей, выпить горилки. Конечно, если найдется кафе или ресторан поблизости — моя связь с башней была напряжена. Я, наверное, мог отойти еще на километр. Или на два… три… И не более того.
В другом окне пейзаж был совсем не столь идиллический. Низкие серые тучи, сквозь которые едва проглядывает солнце, заснеженная равнина, по которой ветер гнал колючую ледяную пыль.
— Там у дверей — центнера два фруктов намороженных лежит. Я заместо морозилки этот мир использую, — сказала Василиса. — Зимой, конечно. Но тут зима — девять месяцев.
— Север?
— Нет, не север. Говорят, что экватор. Это по вееру очень далекий мир. Мне кажется, тут дело даже не в Земле. Тут само солнце плохо греет. — Она помолчала и добавила: — Да, еще тут нет Луны.
— Как тебя сюда занесло? — неосторожно брякнул я.
— Жить мне не хотелось, Кирилл, — сказала Василиса, подходя ко мне. Не пытаясь разжалобить, всего лишь информируя. — Я мужа любила. А уж когда дети забыли…
Она замолчала.
— Прости. — Я неловко пожал плечами. — Не подумал. Мне очень жаль. Я неженатый, да и с девушкой своей недавно поссорился… мне было легче. Родители только… но они у меня люди вполне самодостаточные. Очень тяжело было?
— По первости — да, — ответила она, не рисуясь. — Но время лечит. Опять же — дети живы-здоровы, выросли уже…
Я повернулся, посмотрел на нее — и был немедленно заключен в крепкие объятия. Поцелуй кузнечихи (в данной ситуации лучше неправильное слово, чем поцелуй кузнеца!) оказался на удивление мягким, страстным и приятным.
Но уже через секунду Василиса оторвалась от меня. Вздохнула:
— Извини, Кирилл. Молодой ты… не хочу тебе голову морочить. Будем друзьями, сосед?
Ситуация, честно говоря, была идиотская. Я прекрасно видел, что скучающей Василисе банально хочется секса. И не с улыбчивым идиотом из поселка в Нирване, а с кем-нибудь из функционалов.
Честно говоря,
И в то же время я чувствовал: в чем-то она права. Не стоит. Сейчас — когда я только-только нахожу себя в новой роли — не стоит. Из наших отношений не получится легкой интрижки, мы попытаемся придать им серьезность. Василиса неизбежно начнет главенствовать. Меня это не устроит. Мы расстанемся — но вовсе не друзьями.
А вот если сейчас избежать этого случайного и ненужного романа…
— Ты права, — сказал я. — Будем друзьями. Слушай, а ты море любишь?
Василиса только усмехнулась.
— У меня выход на Землю-семнадцать, — пояснил я. — Приходи, когда захочешь искупаться и позагорать.
— Это спасибо, Кирилл, — серьезно сказала она. — Это хорошо. Ах, какой ты молодец!
Я был удостоен еще одного поцелуя, но на этот раз не страстного, а благодарного.
— Приходи, — повторил я смущенно. — А сейчас пойду, ладно? Меня звали на вечеринку в Кимгим.
— Ух ты! — Василиса задумалась. — От твоей функции до места вечеринки далеко?
— Километров пять.
— Отпадает. От меня до тебя по прямой семь километров. Я могу удаляться от кузни на девять. Но к тебе я загляну.
— Обязательно!
Между нами повисла та неловкая пауза, которая неизбежно возникает между мужчиной и женщиной, собравшимися было заняться сексом — и передумавшими. У меня такая беда случалась лишь раз в жизни, но я прекрасно понимал, что тянуть в таком случае не следует. Надо быстренько расстаться — тогда есть шанс сохранить хорошие отношения.
— У меня дела, — неискренне сказала Василиса. — Да и ты спешишь, наверное. Назад пойдешь через поселок?
Я пожал плечами.
— Если не сложно… подсобишь немного? Давно собиралась убогим одежонки подбросить.
— Какой разговор! Конечно, помогу.
16
Не знаю, как для кого, а для меня в любой благотворительной акции есть момент личной неловкости. Бросаешь ли ты мелочь в чехол из-под гитары, на которой в подземном переходе молодой парень наигрывает чужие мелодии; кладешь ли мелкую купюру в дрожащую руку бабуси-нищенки или относишь в церковь свои старые шмотки «для бедных» — всегда чувствуешь себя виноватым.
Тем, что богаче? Не всегда нищий, скорбно стоящий у магазина, зарабатывает меньше тебя. Тем, что удачливее? Но удача такая непостоянная дама, а твоя благотворительность ничуть не гарантирует ответной — если беда придет к тебе.
Тут, наверное, принципиален сам момент попрошайничества — и его одобрения. Недаром Киса Воробьянинов до последнего отказывался нищенствовать, кричал, что не протянет руки, а сломленный напором Остапа Бендера в конце концов дошел до убийства. Принуждение к нищенству не менее отвратительно, чем принуждение к проституции. А каждая брошенная в кружку монета — это отчасти поощрение нищенства.