Век Джойса
Шрифт:
В этой книге я несколько раз возвращался к модернистской этике добра-зла и правды-лжи, покончившей с противопоставлениями и осознавшей необходимость присутствия дьявола в мире.
808
Именно Зло является двигателем мира; только из-за него совершается все движение здесь внизу. Перефразируя обычную формулу, Кафка пишет: если Зло хорошо знает, что такое Добро, то Добро в свою очередь ничего не знает о Зле. Одним словом, Земля - место обитания демона. И если нет необходимости поклоняться ему, никогда не нужно забывать о его силе и "в Дьяволе всегда почитать Дьявола".
Поскольку в действительности
Подобным образом, непременным условием бытия, его отличительным качеством наряду со злом является ложь. С тех пор, как человек заговорил, он лгал: "Признание и ложь идентичны. Лгут, чтобы мочь признаться. То, что ты есть, нельзя выразить, поскольку это действительно то, что ты есть: нельзя сообщить то, чем ты не являешься, то есть ложь".
Модернистская философия и этика Кафки - философия и этика парадокса, во многом аналогичные ницшеанским. Мир - не добр и зол, не хорош и не дурен - и еще меньше лучший или худший из миров; сила жизни в неизбывности сосуществования и взаимопревращения противоположных начал. Пороки и добродетели связаны генетически: "Праздность - мать всех пороков и дочь всех добродетелей". Негативное, что мы творим, производно от позитивного, что нам дано. В силу одного этого было бы ошибкой причислять Кафку к "певцам отчаяния" или "учителям спасения" - его стихия неопределенность, балансирование на грани, "серединное царство":
Оптимальный источник света - тот, который позволяет увидеть сияние ада в разломах этого мира. Но то, что было светом и тенью в диалектической теологии, меняется местами. Абсолютное не поворачивается к ограниченному созданию своей абсурдной стороной (доктрина, которая уже у Киркегора вела не только к парадоксальности, но и к вещам похуже, а у Кафки привела к интронизации безумия) - это мир, саморазоблачаясь, показывает себя таким абсурдным, каким воспринял бы его intellectus archetypus *. Срединное царство ограниченного, увиденное ангельским взглядом художника,
809
предстает инфернальным. В такие дали заводит Кафка экспрессионизм. Субъект объективирует себя, расторгая последнее соглашение с миром. Этому, однако, как будто противоречит то, что по хрестоматии положено вычитывать из Кафки, - равно как и предания о том византийском почтении, которое он как частное лицо по-своему выражал властям предержащим. Но многими отмечавшаяся ирония подобных его изъявлений сама уже стала хрестоматийной. Не смирение Кафка проповедовал, а рекомендовал самое испытанное средство противодействия мифу: хитрость. Для него единственная, мельчайшая, слабейшая возможность не допустить, чтобы мир оказался в конечном счете прав, - это признать его правоту. Нужно, как младшему сыну из сказки, быть тише воды и ниже травы, прикидываться беззащитной жертвой, не требовать себе справедливой доли по мирскому обычаю - по тому обычаю обмена, который беспрестанно воспроизводит несправедливость.
* Архетипичный интеллект (латин.).
Философия Кафки - не бегство
Герои "Процесса" и "Замка" виновны не потому, что на них лежит вина, нет ее на них; они виновны в том, что попытались добиться для себя справедливости. ("Первородный грех, то есть древняя несправедливость, совершенная человеком, это тот упрек, который человек высказал и от которого не отказался, - упрек в том, что несправедливость совершена по отношению к нему, что первородно согрешили против него").
ЗАМОК
Страдание - позитивный элемент этого мира и, больше того, это единственное соединение между этим миром и позитивным.
А. Эльсберг
Кафке удалось невозможное: представить человечность без личностности, продемонстрировать бессмысленность всего внеиндивидуального. Его герой - не конкретный человек, но - каждый. А каждый - всегда чужой, это он знал по себе, знал задолго до того, как Сартр или Камю напишут своих чужих.
810
В сущности, у него нет ничего, кроме символов, схем, но суд, замок, превращение, процесс - не просто глубинные, подспудные состояния сознания, которые появляются в момент пробуждения от сна, когда контроль рассудка ослаблен, - но именно эти образы, символы, схемы, которые в конечном счете оказываются полнокровней самой живой жизни.
Да, психологизм в значительной мере замещен символикой, да, реалистическая модель мира заменена мифологической, да, творческий интерес почти полностью перенесен на вечные проблемы и неразрешимые антиномии бытия, но... но что мы видим? Это же мы!
Землемер К. ненавидит Замок, но - в этом всё величие правды Кафки - в глубине души почитает его. Желание землемера поселиться в деревне - его дань патриотизму. Человек генетически осужден на приспособление к породившему его обществу, каким бы оно ни было. Любой ценой - адаптироваться, приспособиться, вписаться, иного пути выжить - нет.
Добровольность рабства. Не привратник запрещает человеку войти во врата Закона, он сам не входит. Не Замок принуждает жителей деревни к служению они служат добровольно. Более того, землемер К. вступает в борьбу с Замком не за освобождение, а за вид на жительство - за разрешение закабалиться. Есть и такой срез существования - жажда подчиниться, упоение несвободой, отказ от воли.
Вам эти чувства не знакомы?
Но речь идет о еще более серьезном и близком: о подчинении анонимов анониму, массы безликих еще более безликому. Хозяин Замка - Вест-Вест. Мы даже не знаем, существует ли он...
Вообще все мы - большие любители свободы, только вот страшимся ее. Перестройка - это растерянность. Это чувство знакомо всем рабам и невольникам, которым показалось, что они внезапно обрели свободу...
В этой какофонии всеобщей униженности самая несчастная, конечно же, женщина. Больше всех жаждет она счастья, ее природа такова - она тянется к любви, но обретает всегда только рабство.
Да и сущность ее любви страшна: нет, не принцев жаждет она, она мечтает стать беспечной наложницей чиновника из Замка - только из Замка.