Век Джойса

Гарин Игорь Иванович

Впрочем, я бы не сводил "мир Джойса" к какой-то конкретной эстетике его космос гораздо шире, охватывая многие эстетические концепции XX века.

И не только ХХ-го… Скажем, расходясь с томистской концепцией прекрасного как ясного, гармоничного, совершенного, Джойс следует Фоме в том, что ценность искусства — в самом произведении, что источник произведения искусства — в самом творце, тогда как творец, говоря современным языком, есть голос бытия. Поэтому, хотя художник прежде чем создать какое-то произведение, имеет его идею и план, последние сами выражают высшую творческую силу, стоящую над художником. Поэтому художник ответственен лишь перед своим собственным произведением и Богом в себе.

Кроче, например, отождествляет содержание-форму

с "космическим чувством" (un sens), с чувством тотальности, присущей художественной экспрессии. Джентиле определяет искусство как жизнь, а Спирито определяет жизнь как искусство — оба, явно вдохновленные концепцией искусства как онтологической модели. Решения, предложенные американскими эстетиками, не очень отличаются от только что рассмотренных: рациональность (Сантаяна), полнота опыта (Дьюи), органичность (Уайтхед), синэсезия (Ричарде) и т. д.

Джойсу сродна и маритеновская концепция искусства, выражающего внутренние убеждения художника: "Не отделяйте ваше искусство от вашей веры". Попытка подчинения искусства интересам государства и общества смертельно опасна для искусства и ценности духа. "Первая ответственность художника есть ответственность по отношению к своему произведению". "Мыслить — это прежде всего хотеть творить мир". "Творить — это жить дважды".

В абсурдном мире произведение искусства — это уникальный шанс поддерживать свое сознание на соответствующем уровне и в соответствующей форме. Оно дает человеку возможность фиксировать свои приключения в этом мире. "Творить — это жить дважды". Ярким свидетельством может служить творчество Пруста [и Джойса], в описаниях которого запечатлены все дни его жизни. Когда человек творит, он выражает то, что в нем заложено. В творчестве человек встречается с самим собой, со своими собственными истинами. "Творчество — это великий мим", но мим под маской абсурда.

Все бунтующие мысли находят свое выражение в художественном универсуме: риторика крепостных стен у Лукреция, глухие монастыри и замки Сада, романтические острова или скалы и одинокие вершины Ницше, первозданный океан Лот-реамона, парапеты Рембо, многослойные художественные реминисценции Джойса и т. д. В этих мирах человек может наконец почувствовать себя свободным: "Художник переделывает мир по своему расчету". Каждый художник переделывает мир по своему образу и подобию, то есть придает ему то, чего ему не хватает: если мир — это творение Божье, то человек придает этому творению свой стиль.

В свое время Киркегор обратил внимание на трагический аспект творчества: художник — мученик, несущий свой крест, его уста так устроены, что крики и стоны звучат дивной музыкой. Еще он — прозорливец, поднявшийся над жизнью и узревший сокровенные тайны бытия. Познав их, он страдает от открывшегося, пытается представить увиденное в микроскоп в телескопическом масштабе.

Подобные идеи — у Ортеги-и-Гассета: "Лучшими примерами того, каким образом нужно преувеличить реализм, чтобы его превзойти — не более чем перейти от внимательного рассмотрения с лупой в руках к микроскопу жизни, является Пруст, Рамон Го-мес де ла Серна, Джойс". Раньше художник шел от мира к сознанию, модернизм идет противоположным путем — от сознания (микроскопа) к миру. От изображения вещей модернист перешел к изображению идей: "художник ослеп для внешнего мира и повернул зрачок к внутренним и субъективным пейзажам". Прошлое питает настоящее, но не должно тяготеть над ним: новое искусство должно освобождаться от пут старого, давление традиции губительно для развития творческих импульсов современности.

Цель модернизма — свобода художника и свобода читателя, преодоление консерватизма, поиск в неизведанных местах. Модернизм не должен бежать подлинной жизни, правды жизни, глубины жизни — отсюда эстетика "цветов зла", безобразного, низа (Бодлер, Рембо, Лотреамон, Аполлинер, Жене, Арто, Кафка, Джойс). Собственные комплексы и пограничные состояния художника могут стать условиями и компонентами творчества. Норма перестает быть образцом, в том числе в языке, ибо полнота жизни не подчиняется правилу, а среднего человека не существует.

Да, искусство всегда нарушение, потому что оно есть свобода. И эстетика может обрести систему лишь для того, чтобы показать, как она нарушается, а язык лишь для того, чтобы показать, что он больше не является, или еще не является, языком, когда на нем говорят в творческом акте. Ибо творчество в искусстве — это речь.

Искусство по природе своей единично, оно не приемлет никаких догм и норм. Нормативная эстетика (как и нормативная, императивная этика) нонсенс. Эстетический критерий появляется вместе с самим произведением искусства, а не до него, сова Минервы искусства (как и философии) вылетает в сумерках.

Прекрасное, по словам Бодлера, — не успокаивающее и совершенное, но то, что нас будоражит.

ПОЭТ

Мы плохо знакомы с Джойсом-прозаиком и уж вовсе не знаем Джойса-поэта. Хотя его поэтическое наследие невелико и представлено тремя небольшими сборниками: Chamber Music (1907), Poems Penny-у each (1927), Collected Poems (1936) и несколькими публикациями в периодике, тем не менее оно оказало заметное влияние на английских имажистов. Для того, чтобы читатель получил представление о колоритности поэтической палитры Джойса и филигранности стиля, приведу по одному стихотворению из каждого сборника в оригинале и переводах:

Из сборника Камерная музыка*:

* Стихи Дж. Джойса даны в переводах Г. Кружкова и А. Ливерганта.

The twilight turns from amethyst To deep and deeper blue, The lamp fills with a pale green glow The trees of the avenue. The old piano plays an air, Sedate and slow and gay; She bends upon the yellow keys, Her head inclines this way. Shy thoughts and grave wide eyes and hands That wander as they list The twilight turns to darker blue With lights of amethyst. Вечерний сумрак — аметист Все глубже и синей, Окно мерцает, как светляк, В густой листве аллей. Старинный слышится рояль, Звучит мажорный лад; Над желтизною клавиш вдаль Ее глаза скользят. Небрежны взмахи рук, а взгляд Распахнут и лучист; И вечер в россыпи огней Горит, как аметист.

Из сборника Пенни за штуку:

SIMPLES

О bella bionda, Sei come l'onda! Of cool sweet dew and radiance mild The moon a web of silence weaves In the still garden where a child Gathers the simple salad leaves. A moondew stars her hanging hair And moonlight kisses her young brow And, gathering, she sings an air: Fair as the wave is, fair, art thou! Be mine, I pray, a waxen ear To shield me from her childish croon And mine a shielded heart for her Who gathers simples of the moon.