Век золотых роз
Шрифт:
– Ну, хорошо, – синх решил не спорить со стариком, – мне что, привести этого здоровяка в Храм и сказать – вот вам, жрецы, ийлур и делайте с ним все, что пожелаете?
– Не пытайся показать себя более умным, чем ты есть на деле, – нахмурился метхе Саон, – то, что будет дальше, никому неведомо. Шейнира подскажет тебе верный путь.
…Внезапно Элхадж проснулся.
Высоко над головой, в бело-синей мозаике, застыло небо и заснеженные еловые ветки. Рядом – синх даже повернул голову – жарко полыхал костер. Ийлур по имени Дар-Теен бесследно
«Ну прямо как тот элеан», – нахмурился Элхадж.
Голова больше не болела, альсунея взмокла от холодного пота. Кряхтя, Элхадж сел на своем ложе и огляделся, прикидывая, куда мог подеваться ийлур. Тем более, что его дорожный мешок надежно висел на суку.
Огляделся – и первое, что бросилось в глаза, были волчьи шкуры. Оказывается, ийлур ухитрился положить его на шкуры, и укрыл шкурами сверху, мехом вниз. И, судя по их виду, еще недавно они были там, куда их определили боги. На волках, то есть.
А чуть поодаль на ветке красовалась длинная рубаха, сшитая мехом внутрь. О том, что это не просто мешок, Элхадж догадался по наличию дырки в том месте, где у тварей разумных обычно бывает голова.
«Неужто ийлур убил столько волков?» – растерянно подумал Элхадж, – «но тогда… Странно, что они нас не сожрали, если тут была стая».
За спиной кто-то прошагал, хрустя снегом. Синх обернулся – резко, до тягучей боли в шее – оказалось, это явился Дар-Теен. Он шел, чуть прихрамывая, и волок на плече молодого оленя.
– А, проснулся, ящерица?
Добыча плюхнулась в снег рядом с костром.
– Я уж думал, что отправишься к вашей Шейнире погостить.
Нога ийлура у щиколотки была туго перевязана тряпкой неопределенного цвета, кое-где явственно проступали бурые пятна.
– Как тебе твоя новая одежда? – кивок на меховую рубаху.
Элхадж в замешательстве замотал головой.
– Что… Я не понимаю. Сюда приходила стая?
– Ага.
Дар-Теен извлек из ножен большущий охотничий нож и присел на корточки перед убитым оленем.
– Еще какая стая, синх. Не пожертвуй я свои волосы на тетиву… Нам бы уже не пришлось говорить. Я ведь нутром чувствовал, что ты слег надолго… И потому решил подготовиться к тому, чтобы некоторое время пожить в лесу.
– И сколько?.. – вырвалось у Элхаджа.
– Чего – сколько? – ийлур обернулся, с ухмылкой посмотрел на синха, – дней или волков?
«Издевается, гад», – подумал Элхадж. А вслух уточнил, стараясь говорить как можно спокойнее:
– Дней. Сколько дней я пролежал?
– Семь, – обронил ийлур и отвернулся.
– Семь?!!
Синх сполз со своего ложа в снег, одернул альсунею. Более всего ему хотелось подойти к этому нахальному ийлуру, сгрести его за шиворот и как следует встряхнуть.
«Врешь ты все! Семь дней, как же… я не мог проваляться здесь столько… Не мог!»
Он еще раз оглядел волчьи шкуры. И неведомый тоненький голосок в глубине сознания пискнул:
«Еще как мог. И хорошо бы тебе, ящерица неблагодарная, низко поклониться Дар-Теену, который все эти дни тебя выхаживал и спас от волчьей стаи».
– Семь дней, – повторил ийлур, начиная свежевать оленя, – за эти семь дней я убил тринадцать волков. Хотя, честно говоря, я спасал не только тебя, но себя прежде всего. Так что, пожалуй, мы в расчете. Ты спас меня, я – тебя.
Элхадж присел к огню. В голове настойчиво прыгали слова метхе Саона. Те самые, из полусна-полубреда, о божественных знаках. Да и был ли сон просто сном?..
– Я… благодарен тебе, Дар-Теен, – выдавил синх, – хотя, не скрою, удивлен. Ийлур выхаживает синха… что скажет твой бог?
Дар-Теен отбросил в сторону дымящиеся потроха, тоскливо глянул на Элхаджа.
– Мой бог… не думаю, что он что-нибудь скажет, синх. Он молчал, когда мне так нужно было его услышать, промолчит и сейчас. Скажи, а ты… вы все – разве Шейнира говорит с вами?
Жар костра ласкал ладони, горячо растекался по жилам. Элхадж пожал плечами.
– С тех пор, как Храм начал терять силу, она более не отвечает. Но со мной она… говорила… когда я был мертв. И еще я верю в то, что все, кого мы встречаем, есть подсказки богов о том, что следует делать, а что нет.
В путь они тронулись по прошествии еще трех дней. Боги даровали яркое солнце и чистое небо, так что ни разу не пришлось прятаться от метели. Дар-Теен, правда, бурчал, что это ненадолго, и что не сегодня-завтра задует северный ветер и принесет много снега с северных морей, но Элхадж был уверен в том, что сама Шейнира благословила их путь и что не стоит бояться даже зимних снегопадов.
Дар-Теен усиленно готовился к дальнему походу: навялил оленины, наделал себе стрел, прилаживая в качестве наконечника остро сколотые и обожженные на костре волчьи кости. И Элхадж не мог не признать, что ийлур оказался куда как более приспособленным к бродяжничеству в лесу, нежели он, путешествовавший с гнездом по просторам Северного Берега.
«И правда, это знак», – думал Элхадж, – «а я-то, безмозглая ящерица, не разглядел поначалу… Дар-Теен в самом деле выведет меня к Храму, ну а там…»
О том, что будет дальше, синх предпочитал пока не думать. Все зависело от воли Шейниры, и от того, что именно было нужно странному ийлуру в Храме темной богини.
Правда, за три дня подготовки к дальней дороге, Элхадж сделал нечто такое, что, по его мнению, могло вызвать недовольство Шейниры. Раскопав в снегу нужные травки, он перетер их с остатками содержимого ийлурской фляги, а образовавшуюся смесь наложил на распухшую щиколотку Дар-Теена, как раз туда, где прошлись по ноге волчьи зубы. Ийлур шипел и ругался, наблюдая, как пузырящееся снадобье впитывается в почерневшие раны, затем собственноручно наложил повязку. После этой процедуры хромать он стал куда как меньше, и был полон задора идти далеко и долго. До самого Храма.