Вектор

Чирков Никита

Быстрым темпом я иду по коридору, оглядываясь по сторонам в надежде что-нибудь заметить, даже не представляя, чего ожидать и насколько все серьезно, крепко сжимая пистолет обеими руками. Но я не могу идти просто вдоль прямой – и поэтому заглядываю в каждую открытую комнату в надежде, что найду кого-то или что-то, что прольет свет на то, что здесь творится. Все это тяжело, и после половины пути все пустые коридоры и абсолютная тишина уже не так сильно давят на восприятие, как оставленные вещи в жилых комнатах. Фотографии людей, как единичные, так и семейные, разные вещи, всякие побрякушки, книги – это не может оставить равнодушным, ибо наличие данных атрибутов и отсутствие их владельцев заставляют предполагать неблагоприятный исход для этих людей. Давно ли вообще на этих кроватях спали, а по коридорам ходили люди, а не беззвучная пустота? Мысли об этом затягивают все больше,

в голову приходят вопросы на тему того, как они жили: у всех ведь свои жизни, друзья, любимые, характеры, судьбы и смерти. А что сейчас – лишь их отголоски, пустота и абсолютная неизвестность того, что произошло со всеми этими людьми.

Мне повезло: в левой части небольшого зала впереди есть терминал – возможно, там будет больше информации. Но мне пришлось притормозить: в последней комнате справа я увидел то, что не могло не обратить на себя мое внимание. Почти все стены были в зеркалах разных размеров и форм, даже часть потолка была закрыта ими, словно их коллекционировали, не имея дизайнерского вкуса. В углу, около спального матраса, лежащего на полу, брошена камера цифровой видеозаписи довольно старого типа. Взяв ее, сразу включил – на экране появилось лицо девушки: длинные темные волосы, красивые большие глаза зеленого цвета.

«Привет, мам, пап, как у вас там дела? Надеюсь, что все хорошо, ведь у меня они идут прекрасно. По правде говоря, сначала было ужасно, все время кто-то умирал или люди просто убивали друг друга, мне тогда было очень страшно и вас очень не хватало. Но потом, почти сразу, у меня появился друг, и он защитил меня от всех других людей, что были не в себе, хоть Сара и просила нас помогать им, но мне это было не интересно. Правда, он сказал, что за мою защиту я должна всегда быть с ним и больше ни с кем не общаться. И еще попросил, чтобы в моей комнате были везде зеркала, так он сможет всегда быть со мной. Конечно, я согласилась, никого больше нормального нет, и общаться не с кем. Вообще, он отличный, знает много историй, мне всегда с ним интересно, и он умеет веселить, проявляет массу внимания, и мы еще ни разу с ним не ссорились. Надеюсь, у нас все будет хорошо и мы с ним не расстанемся, вам он точно понравится. Жду не дождусь, когда вы познакомитесь. Все, мне пора, люблю вас, целую, не скучайте».

Это было совершенно не то, что я ожидал увидеть и услышать, и лучше бы я этого вообще не видел, ибо теперь вопросов еще больше, и мне страшно представить, какие ответы могут быть. Если кто-то умирал, а тем более был убит, да и не один раз, власти бы узнали про это: подобное сокрыть невозможно на такой станции, ведь Вектор – не маленький, это огромная космическая станция, на ней связь поддерживается круглые сутки. Трагедия таких масштабов не осталась бы незамеченной как минимум журналистами, которые, как и гражданские, следят за прогрессом работы Вектора и ему подобных, как за величайшим прорывом в области науки. Но только что мне это все дает, это ведь не ключ к тайне или улика против кого-то – нет. Надо поскорей найти Нолана, теперь у меня большое сомнение насчет него и того, что было в его сообщении, которое я целиком так и не смог прослушать. Слишком долго мне было плевать на его жизнь, и без поддержки связи я в полных потемках неизвестности о том, чем тут могли заниматься и как с этим связан мой брат. Загрузив схему сектора, я смог найти оптимальный маршрут к комнате брата. Пока я иду по длинному коридору, из головы не выходят слова девушки. Мне страшно представить, что еще могло произойти и что я могу встретить.

Запись 4

Я прошел первый сектор и встал на развилке, чтобы осмотреться по сторонам. На стене снова надпись белым: «Любите, и жизнь ваша будет прожита не зря», еще одно сообщение от слишком добрых людей, цель которых, кажется, ясна настолько же, насколько не ясна. Если верить схеме, мне налево, до конца сектора. В коридоре нестабильное освещение, многие лампы медленно включаются и выключаются, и это несколько настораживает, так что лучше не рисковать. Достав фонарик, на всякий случай я оставил его включенным и держал на уровне плеча. От звука, что издают лампы при мигании, мурашки по коже, мне вдруг стало не по себе, и я крикнул, нет ли кого рядом, кто мог услышать. Случилось это машинально и мимолетно, но я сразу взял себя в руки. Хотя не исключено, что кто-то, может быть, жив и прячется, боится того происходящего и неведомой для меня угрозы. Но если все же найдется хоть кто-то, то риск будет оправдан, на обратный случай у меня есть пистолет.

Примерно

на середине пути очередной поворот направо, и если сначала я ничего привлекающего внимание не увидел, то через секунду в самом конце заметил нагромождение. Пара металлических тумб и куча ящиков – на склад это не похоже, и, отойдя от маршрута, я решил проверить. То, что я вижу, – это забаррикадированная дверь. Но кто там или что? Бедняга, выживший или какой-нибудь сумасшедший, – если следовать здравому смыслу, то нужно забыть про это и идти дальше, но мое любопытство не дает этого сделать. К тому же там может быть раненый, кто-то, кому нужна помощь, и, возможно, этот человек даст некие ответы на мои вопросы. Но на мои крики никто не откликнулся, а в такой тишине я бы услышал чье-нибудь дыхание или тот же голос. Сняв ящики, я постучал – отклика не было. Это была дверь старого типа, на петлях, и открывалась она наружу. Еще одна попытка выйти с кем-нибудь на контакт была впустую. Потоптавшись на месте минут пять, я наконец отодвинул со скрипом железные тумбы, полностью освободив дверь. Проверив пистолет и открывая левой рукой дверь, правой направлял оружие в появляющуюся щель. И вот, открыв дверь нараспашку, я был одновременно ошеломлен, удивлен и озадачен. Комната пуста, и, на первый взгляд, в ней словно и не жил никто, но, сделав пару шагов вглубь, я обратил внимание на кровать у левой стены. Почти по всей поверхности одеяла была засохшая кровь, словно ее разлили. На столе справа заметил тетрадь. Сдув с нее слой пыли, я открыл первую страницу, не поднимая ее со стола.

«1 день:

Мы проснулись в пять утра от того, что кто-то подпирал дверь чем-то тяжелым. Весь последующий день попытка за попыткой открыть ее или докричаться хоть до кого-нибудь провалились. Как бы громко мы ни кричали, единственное, что мы услышали, – это такой же еле уловимый крик. Я просто не знаю, что происходит, поначалу думали, что кто-нибудь из ребят пошутил, но это не так.

4 день:

Выбраться не получилось. Попытки выйти с кем-то на контакт бесполезны. К счастью, мой брат Джозеф всегда был немного параноиком на такие вещи и запасся провиантом, но надолго ли его хватит? Да и он не в лучшем состоянии, его вера в Бога и в проклятие не приносит ничего хорошего, только усугубляет его взгляды. Мои силы еще не иссякли, но с таким прогрессом мы долго не продержимся, и возможно то, что я пишу уже мемуары.

10 день:

Первый контакт с людьми – все, что нам сказали: «Так вы в безопасности». Потом они ушли, и больше никого не было. Что же это все значит, непонятно ничего, и это совсем ломает дух. Джозеф почти стал параноиком, свою часть комнаты он расписал словами, молитвами и непонятными знаками. С ним почти не войти в контакт. И больше всего я боюсь, что он наложит на себя руки. Лично я не знаю, что думать, это словно проклятие, будто мы так уже годами простаиваем без признаков выживания. От количества возможных вариантов, приведших к такому, спасают лишь книги, помогают отвлечься.

12 день:

Я боялся, что подобное произойдет, ведь все это не может не отразиться на нас, но надеялся, что все пока не так плохо. Когда Джозеф приставил мне нож к горлу, я понял, что все потеряно и его разум совершенно утратил связь с реальностью. Он нес какую-то чушь, винил во всем меня, просил дать ему возможность искупления или чего-то в этом роде. Пришлось силой утихомирить его, пока он забился в угол и молчит, ни единого признака человечности. Попытки помочь ему или хоть как-то воздействовать бесполезны, что еще больше ломает меня, и порой кажется, что судьба наша будет общей. Я все надеялся, что это временное заточение: не могут же нас тут так оставить умирать.

13 день:

Только сейчас мои руки перестали трястись, поэтому и пишу так поздно, хотя и сам не знаю зачем, словно это единственное, что осталось важным для меня. Около пяти часов назад я убил Джозефа. Почему я постоянно уточняю время, никого другого тут нет. Голыми руками мне пришлось сделать это, или он бы сделал это со мной. Сначала мы дрались, словно звери, а потом это случилось – и все. Я сидел в углу, скрючившись, меня трясло, и я все пытался понять, зачем это, как мы пришли к такому. Он был моим братом, человеком, которого я любил. Словно все сейчас – действительность, а все воспоминания – вымысел. Разве это спасение – если они имели в виду, что так продлили нам жизнь, то лучше бы смерть настигла нас с самого начала. По правде говоря, глядя на всю картину сейчас, я бы позволил ему убить меня – теперь меня ждет непонятное бесконечное страдание, длящееся вечность. И отсутствие еды меня уже не смущает, я теперь готов примириться со смертью. Но сколько мне ждать, что проиграет раньше – разум или тело?