Величие
Шрифт:
Но сейчас все это выглядело как декорации к мрачному, но высокобюджетному кино.
Ветер с залива трепал наши волосы, свистел в ушах и забирался под одежду. Внизу под нами плескались воды Большой Невы и шумно бились о каменные опоры. На волнах отражались всполохи прожекторов.
Перила отбрасывали мрачные тени на мокрый залитый алым светом асфальт. Украшенные скульптурами, орнаментами и императорскими орлами фонари — всего их было восемь штук, и каждый казался произведением искусства — и все горели красным. Цвет опасности.
Ряды красных фонарей помельче напоминали аварийную дорожку в самолете, и мы шли по ней прямиком в логово врага.
Зимний дворец, к слову, в этом мире выглядел совсем не так, каким я привык его видеть.
В моем мире фасады Зимнего множество раз меняли цвет. Казалось, почти каждый император считал своим долгом обязательно перекрасить главную резиденцию на свой вкус.
Первоначально Зимний выкрасили в светло-желтой гамме с белыми элементами. Потом, после пожара 1837 года, стены приобрели оттенок охры, а декор в виде колонн и прочих портиков выделяли цветом слоновой кости.
При Александре II охра на фасаде стала еще более темной, а элементы декора почти не окрашивались дополнительным цветом. Фасады стали монохромными. При Александре III расколеровка тоже изменилась: плотная охра с добавлением красного пигмента как основа и более слабая терракотовая тональность для украшений.
С воцарением Николая II Зимний снова перекрасили. На этот раз в цвет красного песчаника без какого-либо выделения колонн и декора. В такой же цвет были окрашены все здания на Дворцовой площади — штаб Гвардейского корпуса и Главный штаб.
Можно сказать, все политические изменения так или иначе отражались на дворце. Зимний словно стал неким символом, который каждый правитель менял под себя, отражением происходящего в городе и стране. И все же в имперский период сохранялось какое-никакое единство вкусов.
А в XX веке все пошло вразнос.
После Революции новая власть начала экспериментировать с поиском подходящего цветового решения. Сперва предпринималась попытка окрасить Зимний в серый цвет, затем — в коричнево-серую гамму.
С началом Великой Отечественной войны в целях маскировки дворец покрасили серой краской. После войны было решено выкрасить стены дворца окисью хрома с добавлением изумрудного пигмента; колонн, карнизов, междуэтажных тяг и обрамлений окон — белым; лепного декора, картушей, капителей — охрой.
И лишь в XXI веке сотрудники Эрмитажа предложили воссоздать цветовое решение фасадов, максимально приближённое к изначальному замыслу архитектора Растрелли. Так Зимний обрел свой текущий облик: светло-зеленые стены и богатые бело-золотые украшения.
А вот здесь, в Петрополе, Зимний выглядел вообще иначе. Бело-золотое оформление весьма походило на «наше», но стены покрасили вырвиглазным красно-оранжевым суриком. И сейчас, в алых огнях, дворец выглядел почти полностью красным на фоне черного неба.
Наверное, тоже символично.
Мы пересекли мост и, пройдя мимо еще одного кордона, оказались возле стен дворца. Ира исподлобья косилась на Радаманта, а Воронцов заметно побледнел. Видимо, боялся встретиться с бывшей госпожой. Или все-таки не бывшей?
— За мной, — сказал косоликий проводник и направился к скромным воротам, расположенным с торца здания.
Увидев Радаманта, охрана расступилась. Когда мы проходили через ворота, тревожно вспыхнули сразу несколько артефактов слежения, но сейчас на это никто не обратил внимания.
Перед нами раскинулся внутренний садик, но Радамант тут же свернул в сторону главного входа. В обычное время здесь наверняка дежурили гвардейцы, но сейчас вместо красавцев-караульных на нас хмуро взирали люди в черной форме и без опознавательных знаков. Когда мы приблизились, они вояки вытянулись по струнке, причем это почтение было оказано именно Радаманту.
Вряд ли он пудрил им мозги. Нет, я все больше убеждался в том, что Радаманты во дворце знали, и знали очень хорошо.
— Вперед, господа. По Иорданской галерее, — сказал косоликий, когда роскошные золоченые парадные двери распахнулись перед нами.
Внутри царил… Не полумрак, но внутри здания освещение тоже перевели в аварийный режим. Роскошные залы превратились в собственную тень, и лишь мелкие блестящие детали отражали красные блики аварийных ламп.
— Она что, электричество экономит? — проворчал я, едва не споткнувшись о небольшую ступеньку.
Радамант обернулся ко мне с улыбкой.
— Ее императорчкое высочество — женщина бережливая. Но, полагаю, она хотела создать особое настроение. Все-таки и ночь особенная.
Я тихо бесился от невозможности его просчитать. Никак не мог понять, какого рожна Радамант появился именно сейчас, да еще и расхаживал по Зимнему как по собственному дому. Неужели он сохранил доверие Великой княгини? Или все-таки передумал от нее избавляться?
Пройдя через Главный вестибюль, мы быстро прошли по Иорданской галерее. Наши шаги отдавались эхом под сводами высоченных потолков. Кроме нас здесь, казалось, не было ни единой живой души, и от этого становилось не по себе.
За величественными арочными пролётами галереи и первым, затенённым, лестничным маршем на нас внезапно выскочило огромное, сияющее красным светом пространство парадной лестницы.
Ира остановилась и невольно издала восхищенный вздох. Да, это было красиво. Очень красиво. Все-таки архитектор Растрелли был гением.
Аня с каждой минутой становилась все тяжелее на моем плече. Спина молила о пощаде, но пока что я держался.
Поднявшись по ступеням лестницы, мы попали в большое золоченое помещение. Здесь начиналась Невская анфилада, и главный вход в нее был оформлен пышным порталом с колоннами. По обеим сторонам от него располагались ниши со статуями Марса и Аполлона.