Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Университет Дмитрия Пожарского

Появление этой книги не было бы возможным без помощи Виктора Викторовича Куликова, чья поддержка, советы и рекомендации бесценны. Я также признательна профессору, доктору исторических наук Владимиру Павловичу Федюку и доктору исторических наук Сергею Ефроимовичу Эрлиху за их подсказки и критику, сотрудникам архивов, которые помогали находить нужный материал, коллегам и друзьям. Отдельное сердечное спасибо главному редактору издательства Университета Дмитрия Пожарского Елене Викторовне Субботиной, которой выпала нелегкая участь редактировать эту книгу, и, конечно, директору издательства Александру Иосифовичу Анно.

Эпидемии поразительно неразборчивы. Они не различают национальности, расы, уровень доходов, вероисповедания, политические взгляды, морально-нравственные качества, границы между государствами. Даже географические границы, особенно в современном мире, не являются для них непреодолимым препятствием. Эпидемия – это

стихия, контролировать которую практически невозможно. Не случайно раньше эпидемии воспринималась людьми как Божья кара, как наказание за грехи и грядущий конец света. Даже сейчас, в современном мире, где есть такие чудесные изобретения, как антибиотики, бактериологические лаборатории, продвинутое медицинское оборудование, и где каждый так или иначе может вызвать врача на дом, – возникновение эпидемии, пусть даже в другой части света, неизменно вызывает панику и ужас. Мы боимся новых вирусов, даже если число его жертв ничтожно в сравнении в любой другой болезнью. Слова «пандемия», «эпидемия» в СМИ не только меняют жизнь отдельных групп людей, но и ломают мировую экономику. При этом люди не особенно задумываются, насколько опасна возникшая эпидемия: реальна ли угроза или это просто химера. Они готовы на все, чтобы оградить себя от того, о чем имеют весьма смутное представление. Иррациональный страх перед эпидемиями, вероятно, никогда не исчезнет. Попытаться осмыслить его рационально можно только по прошествии нескольких лет. Эпидемию сыпного тифа в России мы рассматриваем спустя столетие. Вооружившись принципом историзма, мы постараемся понять, как люди жили в самой настоящей катастрофе, когда каждый день им предстояла борьба за выживание, а врагом был не далекий заморский вирус, а вполне конкретное маленькое насекомое, существовавшее буквально везде, – вошь. Итак, речь в этой книге пойдет о великой пандемии сыпного тифа – самой масштабной (учитывая абсолютные показатели погибших) эпидемии в России за всю ее историю.

Как только не называли в то время сыпной тиф: революционный новояз породил слово «сыпняк», а литераторы и поэты именовали его не только «тюремным», «солдатским», «голодным», «железнодорожным», но и давали звучные имена: «Всероссийский палач», «Его Величество сыпняк», «обжора-тиф» и даже – будто в шутку – «сыпнячок». Сыпной тиф часто рассматривается в исследованиях как один из компонентов тяжелой ситуации, вызванной Первой мировой войной и разрухой первых лет советской власти, однако сам по себе он стал детерминатором огромного количества социальных и экономических явлений. Сыпняк не только был причиной смерти множества людей, но и способствовал перерождению жизни городов и страны в целом, навсегда изменил отношение населения к вопросам гигиены и дезинфекции. Эпидемия сыпного тифа – важный компонент Гражданской войны, неоднократно приводивший к тому, что наступление армий было невозможно по причине болезни всех солдат. Сыпняк стал невероятно сложным испытанием для молодой советской власти. То, как люди пытались пережить эпидемию, мы постараемся рассмотреть в этой работе.

Не будет преувеличением заявить, что сыпняк первых лет советской власти превращал людей в животных, а жизнь в ад. Не дай нам Бог оказаться в поезде или сойти на какой-нибудь станции Поволжья – в Самаре или Казани зимой, скажем, 1921 года.

Давайте послушаем голоса из прошлого, например, Бориса Пильняка и представим себя в вагоне поезда эпохи сыпного тифа: «Люди, человеческие ноги, руки, головы, животы, спины, человеческий навоз, – люди, обсыпанные вшами, как этими людьми теплушки. Люди, собравшиеся здесь и отстоявшие право ехать с величайшими кулачными усилиями, ибо там, в голодных губерниях, на каждой станции к теплушкам бросались десятки голодных людей и через головы, шеи, спины, ноги, по людям лезли вовнутрь, – их били, они били, срывая, сбрасывая уже едущих, и побоище продолжалось до тех пор, пока не трогался поезд, увозя тех, кто застрял, а эти, вновь влезшие, готовились к новой драке на новой станции. Люди едут неделями. Все эти люди давно уже потеряли различие между ночью и днем, между грязью и чистотой, и научились спать сидя, стоя, вися. В теплушке вдоль и поперек в несколько ярусов настланы нары, и на нарах, под нарами, на полу, на полках, во всех щелях, сидя, стоя, лежа, притихли люди, – чтобы шуметь на станции. Воздух в теплушке изгажен человеческими желудками и махоркой. Ночью в теплушке темно, двери и люки закрыты. В теплушке холодно, в щели дует ветер. Кто-то хрипит, кто-то чешется, теплушка скрипит, как старый рыдван. Двигаться в теплушке нельзя, ибо ноги одного лежат на груди другого, а третий заснул над ними, и его ноги стали у шеи первого. И все же – двигаются…» [1] .

Это описание поезда эпохи эпидемии сыпного тифа, к сожалению, не просто художественный вымысел. Так все и было. Чтобы убедиться в этом, мы рассмотрим исторические документы: эта книга практически полностью написана на основе архивных источников и воспоминаний современников первых лет советской власти. Эти источники – капля в море, и если трудности, которые в них отражены, усилить в десять раз, то и тогда мы, вероятно, не ощутим весь мрак жизни в то время. Архивные материалы вызывают усиливающийся шок, при знакомстве с ними становится не просто тяжело, часто трудно контролировать эмоции. Современный человек едва ли может себе представить, что он оказался бы в какой-нибудь ситуации вроде тех, что составляли повседневность для очень многих людей лет сто назад. Например, в начале января (прямо в Новый год и Рождество, которое люди хоть и не праздновали, но еще помнили) пойти разгребать залежи трупов и копать в мерзлой земле на окраине Самары могилы на 200–300 человек в день, отбиваясь от стаи диких от голода собак. Или насыпать себе в ухо горчицы, чтобы оглохнуть навсегда, отморозить руки, прострелить ногу, – ведь тогда вас увезут с фронта на санитарном поезде и сыпняк вас пощадит! Или представить себя в таком отчаянии, чтобы пойти воровать трупы или больных из госпиталя, чтобы их съесть. И что бы вы сделали, если бы увидели на вокзале кучу сидящих, лежащих друг на друге маленьких детей, практически голых, с обмороженными ножками и ручками, истощенных от голода, и, будто дворовые кошки, покрытых насекомыми. Отдали бы какому-нибудь малышу свой последний сухарь? Смогли бы бросить новорожденного ребенка на ледяном вокзале, зная, что только так – если его найдут, конечно, – он может выжить?

«Это невозможно, – скажет читатель. – Преувеличение. Если такое и было, это скорее что-то исключительное, отдельные эпизоды».

Однако, к сожалению, все это происходило в действительности и носило массовый характер, это – наша историческая правда. Как гласит английская пословица, факты – упрямая вещь, и сыпной тиф – важнейший и самостоятельный фактор развития России. Он все изменил: сыпняк победил всех.

«Жизнь, – писал Александр Блок в 1921 г., незадолго до своей смерти, – изменилась, она изменившаяся, но не новая, вошь победила весь свет, это уже совершившееся дело, и все теперь будет меняться только в другую сторону, а

не в ту, которой жили мы, которую любили мы». Великий поэт в отчаянии взирал на то, во что превратилась Россия за четыре года советской власти. Ведь он, в отличие от многих других интеллектуалов, восторженно встретил Октябрьскую революцию. Отказавшись от эмиграции, он не просто принял советскую власть, но и добровольно работал на большевиков, состоял во множестве советских комиссий, комитетов и организаций. Блок пережил многое: холод и голод в революционном Петрограде, он видел революцию изнутри, и результат четырехлетнего пребывания большевиков у власти поэт оценивал так: вошь победила.

Блок был прав. Вошь действительно победила весь свет, изменив все жизненные реалии. Сыпной тиф разрушил повседневную жизнь в больших городах и маленьких деревнях, уничтожил старшее поколение русских людей – хранителей традиций, привел к смерти большей части городских жителей, сломал мировоззрение и мироощущение всех людей, изменил само понимание жизни и бытия. Сыпняк определил очень многое, что происходили в России в дальнейшем.

Эпидемия тифа, безусловно, – общероссийская трагедия, когда государственная политика привела к настоящей гуманитарной катастрофе. Государство не справилось с главной задачей – спасением граждан, – хотя для ее решения люди готовы были жертвовать очень многим: не только собирали деньги, но и сдавали на продажу серебряные и золотые оклады икон, раки святых, бриллианты старинных Евангелие… Люди были готовы оторвать от сердца действительно очень ценное. И что же мы видим в результате? Можно ли называть то, что произошло, победой над эпидемией, когда столько людей умерло от голода и болезней? Может быть, все-таки трагедия повседневности переоценивается, ведь в истории России было так много периодов потяжелее? В этой книге мы попытаемся ответить на этот вопрос и понять, какую роль сыграл тиф в повседневной жизни обычных людей после 1917 года.

Если задаться вопросом, какое место занимает эпидемия сыпного тифа первых лет советской власти в истории России, а точнее, чем она отличается от прочих эпидемий, то нужно обратить внимание на некоторые важные обстоятельства. Во-первых, ничего подобного в истории России по размаху и глубине прежде не было. Дело даже не в шокирующих цифрах заболевших и не в том, что сыпной тиф осложнялся социальными и политическими факторами: Гражданской войной и голодом. Предыдущие эпидемии были в некоторой степени соразмерны развитию обществу, они возникали внутри его, были следствием торговли, территориальной экспансии русских царей, иногда – военных действий или культурного обмена. Они были сопоставимы по размерам с морами в Европе, а иногда, к счастью, не достигали европейских масштабов. Бороться с ними было непросто, но последствия так или иначе преодолели: экономика восстанавливалась, города и села воскресали к новой жизни: сейчас, например, путешествуя по Золотому кольцу России, – городам, которые в XVI и XVII вв. названы «золотыми», только при определенной настойчивости мы сможем увидеть едва различимый след эпидемий в искусстве: гипертрофированное изображение адовых мук в живописи фресок и икон, мрачные цвета росписей конца XVI в. и другие – весьма смутные, часто понятные лишь искусствоведам, отголоски страшного мора, которые пережил русский народ. Сыпной тиф, сыпняк 1918–1923 гг. в отличие от средневековых моров был эпидемией в значительной части предсказуемой, даже ожидаемой. Призыв молодых людей изо всех уголков Российской империи в армию в августе 1914 г. – вот отправная станция сыпного тифа, откуда и началось его дальнейшее движение. Естественно, для всех была очевидна связь между зараженными сыпнотифозными вшами солдатами, возвращающимися с фронта, и горожанами, к которым их насильно подселяли. Как мы увидим в последующих главах этой книги, уже в 1914–1915 гг. эта проблема была темой открытых дискуссий, организованных крупнейшими медицинскими специалистами того времени. Не менее очевидна была зависимость между голодом и тифом: ослабленный иммунитет не в состоянии победить болезнь, а голод в эпоху продразверстки создавался часто искусственным образом. Более того, в начале XX в. любому человеку было ясно, что если город покрыт нечистотами, в нем заражен водопровод и не работают бани, – жди беды. Так почему мы видим картину, когда все факторы складываются, как в карточной игре, масть к масти, а сыграть с ними никто не может? Только ли стечение обстоятельств или «слепой рок», «судьбу» и проч. следует считать объяснением того, по причине чего погибло по разным подсчетам до 15 млн людей?

Еще одним важным обстоятельством, на которое необходимо обратить внимание, является тот факт, что многие революционные преобразования начинались или сопровождались эпидемиями: Смутное время, бунты середины XVII в., реформы Петра I и Екатерины II (чумные эпидемии, безусловно, здесь играли первую скрипку), и, как мы увидим далее, первые годы советской власти – это период сыпняка – сыпного тифа. Возникает вопрос, не была ли эпидемия сыпного тифа открытым ящиком Пандоры: злом, которое определенные силы хотели использовать в политической борьбе, а затем не смогли поймать и взять под контроль? Сейчас просто необходимо задавать подобные вопросы: они невероятно актуальны. В 2018 г. канадский вирусолог, восстановив канувшую в Лету инфекцию лошадиной оспы, доказал, что практически любая болезнь – даже из так называемых забытых – может быть возвращена в наш мир. В этом смысле жизнь никогда не будет безопасной, не важно, как далеко продвинется эпидемиология.

Давайте попробуем сопоставить размах эпидемии сыпного тифа с прочими морами, которые были в России, а для этого посмотрим, насколько значимы были эпидемии для русского общества. Говоря о русском Средневековье, практически никогда нельзя верить летописным сведениями о погибших, в этом очевидная специфика летописных источниках. Можно лишь сделать предположения о размахе эпидемий. Начать небольшой обзор моров в России нужно, разумеется, с чумы – королевы всех эпидемических заболеваний. XIV в. в этом отношении – выдающийся. По разным подсчетам, от эпидемии чумы в этом столетии в Европе умерло около 15 млн человек. Эпидемия началась в устье Дона, в отдельных городах Поволжья, на Кавказе и побережьях Черного, Каспийского и Азовского морей, – там, где проходили международные торговые пути. Историки Н.М. Карамзин и С. М. Соловьев считали, что в центральные княжества «черная смерть» приходит в 1352 г. Псков, выдающийся средневековый центр ремесла и торговли, гордость и краса Северо-западной России, стал первой жертвой чумы. В Новгородской летописи описывается то, как люди всех возрастов и сословий умирали день за днем, и последним желанием погибающих горожан становится следующее: пригласить новгородского архиепископа Василия отслужить молебен в Псковском храме. Василий не мог отказать. Придя во Псков, он выполнил наказ псковитян, но вернуться обратно в Новгород так и не смог: чума забрала его в дороге. Тело архиепископа принесли в Новгород, где устроили прощание сообразно всем христианским традициям… И чума началась в Новгороде практически сразу. Вслед за Новгородом с августа 1352 г. до Пасхи следующего года чума опустошила Смоленск, Киев, Чернигов, Суздаль. В некоторых городах – Глухове и на Белоозере, согласно летописям, не осталось ни одной живой души. Чума носила, как считают современные медики, смешанный легочный и бубонный характер. Приблизительно в это время, скорее от всего от чумы, умирает великий князь Симеон Гордый и два его малолетних сына, брат Андрей Серпуховский и московский митрополит Феогност.