Великая Мечта
Шрифт:
Друг пренебрежительно скривился.
– Не надо так трагично. Надоест бизнес – вернешься в журналистику.
– Вряд ли. За хорошую аналитическую статью платят стоимость ужина в ресторане средней руки. Или, если перевести на кир: за страницу текста дают бутылку качественной водки... А между тем кое-кто в мои годы уже миллиардами ворочает. Возьми того же Сережу Знаева...
– Он нам не ровесник. Он старше нас с тобой на три года.
– Согласен, это аргумент. Даже на четвертом десятке разница в три года ощутима. Но все-таки – сверстнички наши именно к тридцати пяти начинают активно расслаиваться. Кто оседает на дне, кто цепляется в середине, а кто вылезает
– Выходит, на четвертом десятке – хуже?
В этот момент из соседнего дорожного ряда, поперек моего курса, стал активно влезать сильно подержанный, украшенный боевыми узорами экипаж под управлением коротко остриженного хлопчика из разряда тех, кого я на дух не переношу, – такой резвый кадыкастый птеродактиль с глазами, прозрачными до бессмысленности. Нынче в моем городе новая мода: к восемнадцатилетию любящие родители, кто побогаче, дарят сыночку машину. Бывает – быструю и мощную. На дороге такие водители самые опасные. Этот еще и знак мне сделал. Посторонись, мол. Я в ответ посигналил.
Птеродактиль выдвинул нос в окно.
– Дай проехать!
Я тоже высунул на мороз голову, а для пущего эффекта и руку выставил, испачканную подсыхающей коричневой кровью. Заорал:
– Слышь, мальчик! Может, тебя еще и усыновить? Или ты тут самый опасный?! Или твои дела моих важнее?! Обломайся и взрослого дядю не раздражай, учись культуре, а если некому научить – на курсы запишись, понял, нет?! И не надо щуриться, ты же не в прицел смотришь, а если дойдет дело, у меня и свой прицел найдется, понял, нет?!
В таких ситуациях не следует употреблять оскорбительные выражения, не нужен, в общем, и криминальный жаргон; главное – не давать оппоненту раскрыть рот; он должен сразу уяснить, что твоя грозная тирада продлится сколь угодно долго. В данном случае я легко победил. Не исчерпал и десятой доли словарного запаса, как разрисованный оскаленными тигриными мордами автомобиль хама поотстал.
– Вот тебе и преимущество возраста. Всегда можно грамотно одернуть невежливую молодежь... Но это, к сожалению, не сильно утешает, Юра... Ты спросил, хуже ли на четвертом десятке? Хуже. Гораздо хуже. По-крайней мере, мне.
– Чем же тебе хуже?
– Мечтать разучился.
Ехали медленно, заглядывая в окна многочисленных ресторанов – везде, по позднему зимнему времени, в большом множестве оттягивались и расслаблялись уставшие мужчины и женщины, имеющие возможность потратить вечером трудного дня пару сотен рублей на кружку пива или дринк коньяку.
Наконец нашли и приземлились в сравнительно уютном месте условно-средневекового дизайна: низкие сводчатые потолки, деревянные столы, тяжелые стулья с высокими спинками; хороший запах свежего жареного мяса; харчевня. Я сбегал в туалет, обмыл горячей водой разбитый кулак, умылся; мокрые ладони дикарским способом вытер об волосы. Вернулся за стол. Заказал крепкого и пожрать. Очень быстро принесли то и другое. Юра индифферентно сидел напротив. Ничего не ел и не пил. Однако выглядел, как и с утра, абсолютно сытым, благополучным и как бы полупьяным, или на четверть пьяным, в общем, пьяным в самой благодатной и грамотной степени. Сейчас он вяло пролистал меню, ничего не понял и вернул кожаную папку на стол. Человеку из девяносто первого года довольно мудрено осознать смысл буквосочетаний «бешамель» и «пармезан».
Рядом с нашим столиком в большом аквариуме шевелили клешнями и ползали друг по другу раки. Их, стремящихся переместиться из подсвеченного лампой центра территории в полутемные углы и щели, можно было бы легко уподобить большинству отечественных предпринимателей – точно так же предпочитающих действовать в тени – если бы я давно уже перестал упражняться в уподоблениях, раз и навсегда сказав себе, что уподобить можно что угодно чему угодно.
Я выпил водки, стал было алчно отрезать от куска дымящейся свинины – вдруг расхотелось. Повело, поплыло перед глазами. Отодвинув тарелку, закурил и едва не уронил голову на стол.
– Перенервничал? – язвительно спросил нечуткий Юра, но я взмахом руки отправил его по известному адресу. Что может знать двадцатилетний, полный энергии дурачина о моем состоянии? Я ведь не врал, когда рассказывал про поломки организма.
В моем состоянии хорошо бы иметь отпуск месяца в четыре. А лучше – отгулять все положенное. С девяносто первого года я работаю сам на себя и кодекс законов о труде, с его ежегодным календарным месяцем безделья, меня никак не ебет. Я не был в отпуске никогда. В итоге накопилось больше года. Провести бы теперь эти больше года в наслаждениях и расслаблениях, съездить туда и сюда, выкупаться в море, позагорать, расслабиться, очнуться, перевести дух, забыться, абстрагироваться и продышаться – а все недосуг, некогда, денег жалко и времени, проще и дешевле водку пить.
Между тем накатывает переутомление, а также дотоле неизвестная комбинация ощущений и выводов – то ли разочарование, то ли жалость к себе, то ли грусть: вот и ты ослаб, вот и ты подвержен тлену. Вот и ты гниешь. Разрушаешься.
Мне тридцать шесть. Признаки износа я обнаружил около года назад. Они касались и физического, и нервного состояния. Мускулы и жилы вдруг забыли, что такое тонус. Пятнадцать лет назад, проснувшись утром, я ощущал веселую готовность разорвать весь мир пополам. Плечи горели и играли. В бицепсах и икрах щипало. Обросшая за ночь морда наслаждалась горячей бритвой. Теперь исход ото сна превратился в медленное, пластилиновое дело. Собрать себя, заставить, настроить... Работа – священное для меня занятие, божественная панацея, универсальное лекарство от всех недугов – перестала радовать. Не греет и ее материальный результат, деньги; еще один повод продолжать пить.
Регулярно собираюсь бросить, коплю силу воли. Но мысль о том, что следует навсегда отказаться от выпивки, сама по себе требует немедленной выпивки. Так и бегаю по кругу...
– Кстати, – сказал Юра, – не хочешь включить телефон?
– Нет. Не хочу. Есть такая модная болезнь – боязнь оказаться вне зоны доступа; я ею не страдаю.
– Болезнь?
– Именно. Человек забывает дома трубку – и весь день не может найти себе места. Ему кажется, что все его разыскивают, что произошло что-то серьезное и плохое. Что-то, требующее его немедленного вмешательства... Кстати, могу продемонстрировать оригинальный фокус. Сейчас я достану телефон, включу его – и он сразу станет звонить. Как только я пожелаю выйти на связь с миром – в ту же секунду найдется человек, намеревающийся сделать то же самое. Двадцать-тридцать секунд максимум.
– Не верю.
Я нажал кнопки. Аппаратик заморгал, приветствуя своего хозяина. И тут же засигналил. Входящий вызов! Юра расхохотался.
– Это Илья, – сказал я, взглянув на определившийся номер.
– Передавай привет.
– Боюсь, он не поймет...
– Ты куда пропал? – со своей обычной несколько обиженной интонацией спросил Илья. – Целый день тебя разыскиваю.
– На переговорах был.
– У тебя все нормально?
– Нормальнее некуда. Стою, как свая. Процветаю со страшной силой.