Великая окопная война. Позиционная бойня Первой мировой
Шрифт:
Мы начали атаку… Мы молниеносно продвинулись вперед по полям и после кровавого рукопашного боя выбили англичан одного за другим из окопа. Многие сдаются. Кто не сдается, того уничтожают. Мы очищаем окоп за окопом. Наконец мы добрались до большой дороги. Слева и справа от нас молодой лес. Итак, вперед, в лес. Доходим до места, где кончается лес и дальше идет открытая дорога. Слева — несколько усадеб, которые пока еще не заняты, и на нас обрушивается страшный огонь. Наши один за другим падают».
Когда начинаешь сопоставлять исторические факты, то первое, что бросается в глаза, так это случайность, или странное стечение обстоятельств, обладающих особым, почти
К таким провалам в общем историческом потоке времени можно отнести и следующий весьма примечательный эпизод. В ноябре 1980 года лондонский дом аукционов Сотби'с выставил на продажу за 70 000 марок в пересчете с фунтов стерлингов «Крест Виктория» бывшего британского ефрейтора Генри Тэнди, который утверждал, что он в окопной схватке один на один из жалости оставил в живых Гитлера в одном из сражений на Ипре. Генри Тэнди стало жалко «полуслепого, шатающегося, отравленного газом» будущего фюрера. Уже намного позднее бравый английский солдат узнал во всесильном диктаторе с характерными усиками и зачесом на левую сторону своего изможденного врага. Получается, что один ефрейтор мог спасти мир, но не сделал этого из соображений гуманности, а другой решил погубить этот мир и почти добился своей цели. Так в окопах Первой мировой, в буквальном смысле, сплелись судьбы всего человечества.
В ожидании атаки врага. Русский фронт
А пока солдаты убивали друг друга, не подозревая, что среди них находится будущий всесильный диктатор, штабная война продолжала набирать силу, и в декабре 1915 года был подготовлен проект плана боевых действий Антанты на следующий 1916 год. Союзники надеялись предпринять одновременное наступление как на Западе, так и на Востоке. Они рассчитывали также и на помощь Италии, которая вступила в войну в мае 1915 года на стороне Антанты.
Очень ярко описал траншейную войну Л. Д. Троцкий в своей статье «Траншея»:
«Несмотря на тяжелую артиллерию, аэропланы, телефоны, прожекторы, в этой затяжной и неподвижной войне ручные гранаты Густава-Адольфа и саперные работы Вобана дополняются, по меткой формуле «Figaro», нравами и картинами военного быта, почти что списанными с осады Трои.
Траншея тянется от Дюнкирхена до Бельфора. Она проползает по дюнам Фландрии, чернеющей полосой вьется по меловым пространствам Шампани, змеится в сосновых лесах Вогезов — линией в 800 километров. В этой щели скрывается французская армия, делающая усилия, чтобы устоять на месте. Французская траншея — не временный окоп, какие возводились не раз в разных местах и в разные моменты борьбы. Это решающая межа, малейшее передвижение которой в ту или другую сторону оплачивается неисчислимыми жертвами.
Когда затихает на секторе артиллерия, ничто не говорит о битве. Поле пустынно и мертво. Не видно солдат, не видно пушек. Ничто не говорит о том, что на этом небольшом пространстве идет своими таинственными путями жизнь нескольких тысяч человек. В черных норах сидят, спят, едят, перевязывают раны, умирают; по
Лес после продолжительной артподготовки. Западный фронт
«Отвратительная свалка в подземелье навязана нам немцем», — жалуется и теперь еще подчас французская пресса. Но самобытность национального гения стерлась еще в одной области: французы сидят в траншеях, как немцы, как русские, как итальянцы. Траншея оказалась могущественнее «галльского темперамента».
Многие месяцы стоит траншея. Если бы знать, что в ней придется прожить так долго, ее бы сразу оборудовали иначе… А, может быть, и вовсе не хватило бы духу строить ее. Но предполагалось, что окопы — только пункты опоры для нового движения вперед. Их подправляли, постепенно обстраивали: укрепляли столбами, насыпали парапет, совершенствовали и маскировали бойницы. На оборудование шло все, что попадалось под руку: ствол дерева, ящик, мешки с землей, шинель убитого немца… Солдаты почти разучились относиться к траншее, как к временному убежищу. Они говорят о ней, как раньше о границе Франции, только понятие фронта для них гораздо более содержательно, ибо в нем — год борьбы и страданий.
Жизнь в траншеях стоит посредине между жизнью на «квартирах» второй линии (cantonnements) и между прямым боевым столкновением, атакой. Траншея дает солдату близкое соприкосновение с неприятелем. Даже когда нет вылазок, неприятель чувствуется непрерывно, в виде постоянной артиллерийской пальбы и ружейной стрельбы; часто слышатся немецкие голоса и шум подземных работ, иногда над парапетом подымается неприятельская голова, по вечерам раздается песня, нередко, особенно в разгар перестрелки или перед атакой, — ругательства и проклятия.
Траншея сразу подтягивает свежих солдат. Едва он перешел из своей стоянки в непосредственную зону военной опасности, где над ним и вокруг него повизгивают пули, он вдруг подтягивается, его энергия самосохранения сосредоточивается, он стремится теснее примкнуть к своему отряду, строже соблюдает нормы дисциплины и порядка, которые предстоят перед ним теперь не как внешние, навязанные и произвольные установления, а как целесообразные приемы для ограждения своей жизни от опасности. Дисциплина устанавливается сама собою и без трений.
«До сего момента, — рассказывает французский офицер о первом огненном крещении своего батальона, — я упрекал своих солдат в безразличии и непонимании важности положения. Но в эту ночь их глаза горят, все внимательны. Они выслушивают мои приказания, как голос оракула, одобряют их словами «да, да», несколько раз повторяемыми тихим голосом»… Что настроило их так? Общая идея? Нет, близкая опасность, первый контакт с немецким ядром. «Однажды, — рассказывает наблюдательный унтер-офицер, — мы отправились сменить людей в траншеях… Нам пришлось пройти пять километров. Люди шли кое-как, вразвалку и непринужденно болтали. Вдруг в стороне от нас упал снаряд. Немедленно же отряд остановился и после нескольких секунд ошеломления двинулся вперед в превосходном порядке и в молчании, с легкой поспешностью, которая сказалась в том, что от обычного походного шага перешли к ритмическому».