Великая русская революция: 1905-1922
Шрифт:
Авторитет большевиков серьезно возрос в то время, как остальные партии теряли свои позиции. Теперь уже в тезисы и прозорливость Ленина были готовы поверить все — вплоть до лидеров конкурирующих партий. Их настроение, по сравнению с апрельским, серьезно изменилось. Теперь уже никто не был готов бросить Ленину обвинения в бредовости его концепций.
Становилось понятным, что именно большевики являются в стране центральной политической силой. В сентябре в ходе «Демократического совещания» «Церетели негодовал на большевиков, которые сами власти не берут, а толкают к власти советы» [3] .
Троцкий вспоминает, как «мысль Церетели подхватили другие.
На эту «разведку боем» большевики ответили своей декларацией, в которой заявили: «Борясь за власть во имя осуществления своей программы, наша партия никогда не стремилась и не стремится овладеть властью против организованной воли большинства трудящихся масс страны» [5] . «Это означало, — поясняет Троцкий, — мы возьмем власть, как партия советского большинства…» «Только те решения и предложения настоящего совещания, — говорила декларация, — могут найти себе путь к осуществлению, которые встретят признание со стороны Всероссийского съезда советов» [6] .
В российском двоевластии окончательно оформились два четких центра в лице Временного правительства и Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Это понимали все политические силы. На первый план политической борьбы «снизу», от народовластия, от прямых выборов в Советы, была выдвинута единственная партия — партия большевиков.
Курс «соглашателей», который казался таким разумным еще несколько месяцев назад, на проверку оказался путем в никуда. Буржуазия вполне могла обойтись без социалистических партий. Но сами социалистические партии, в силу взятого ими курса, никак не могли обойтись без буржуазии. Попав в подобную зависимость, они вынуждены были делать уступку за уступкой, отказываться от собственных позиций, что не шло на пользу еще ни одной политической организации.
«Захватить власть мы могли бы еще 27 февраля, — размышлял меньшевик М. Скобелев, — но… мы всю силу своего влияния употребили на то, чтобы помочь буржуазным элементам оправиться от смущения… и прийти к власти» [7] .
Впрочем, неверным было бы считать, что эта публика посыпала головы пеплом, признавая свое поражение. Обстоятельства заставляли пересмотреть концепции в мелочах, но не в главном. В сентябре месяце Церетели так разъяснял сложившееся положение: чисто буржуазная власть еще невозможна, это вызвало бы гражданскую войну. Корнилова надо было разбить, чтобы своей авантюрой он не мешал буржуазии прийти к власти через несколько этапов. «Теперь, когда революционная демократия вышла победительницей, момент особенно благоприятен для коалиции» [8] .
Все это больше походило на самовнушение — вместо прежних упований на буржуазную власть, самоуверения, что она «еще невозможна», что ей нужно помочь прийти к власти «в несколько этапов». Помощники–меньшевики, естественно, выступят уже как полноправная и необходимая часть правительства, выполняющая важную государственную задачу. Условия для коалиции — лучше некуда. Вот только существовали бы они в реальности…
Впрочем, для многих опыт более, чем полугода революции прошел даром. На «Демократическом совещании» в сентябре 1917 года по–прежнему звучало: «Хотим ли мы или не хотим, буржуазия является тем классом, которому будет принадлежать власть» [9] . Убежденность (или фатализм?) такого уровня вряд ли можно было чем-то перебить. Не помогали ни непрерывные кризисы Временного правительства, ни развал в стране, ни очевидная неспособность буржуазии управлять государством. Ее толкали со всех сторон, но ей упорно не удавалось начать полноценно властвовать. Логичным завершением был корниловский мятеж, когда буржуазия искренне попыталась спихнуть власть в руки военной диктатуры.
Так марксистская теория поэтапной смены общественных формаций загоняла российскую политическую элиту в абсурдный тупик — революция должна быть буржуазной, а она народная, власть должна взять буржуазия, и ей созданы все условия, но она не революционна. Вопросы, поставленные революцией, не разрешаются, общество бурлит, государство рушится. Но уповать остается только на буржуазию — ведь по другому не бывает!
Между тем, решение лежало на поверхности, оно было давно предложено Лениным и обосновано все тем же марксизмом, правда, в творческом развитии лидера большевиков — передача власти Советам, органам, которые вне всяких теорий были самостоятельно выдвинуты революцией. Которые являлись порождением не интеллектуальных упражнений на тему образа правления в России, а плодом самоорганизации общества. Советы являлись специфическими российскими органами прямой народной демократии, и действительно являлись шагом вперед по сравнению с парламентской республикой. Народ самостоятельно сформировал органы власти — требовалось лишь узаконить их, а не втискивать общество в рамки теорий и моделей.
Дело было лишь за тем, чтобы совершить этот «противоестественный» переворот.
Примечания:
[1]«Советы рабочих депутатов» // Большая советская энциклопедия (БСЭ) [электронный источник] — 1 оптический носитель (CDROM).
[2]«Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов» // Большая советская энциклопедия (БСЭ) [электронный источник] — 1 оптический носитель (CDROM).
[3]Л. Троцкий «История русской революции». Т.2 4.1. URL: обращения 27.10.11).
[4]Там же.
[5]Там же.
[6]Там же.
[7]Там же.
[8]Там же.
[9]Там же.
6. Вопрос о вооруженном восстании раскалывает большевиков. ЦК подвергает Ленина цензуре, Каменев и Зиновьев в прессе раскрывают планы выступления
Временное правительство, пришедшее к власти в феврале 1917 года, не соответствовало характеру русской революции. Даже будучи коалиционным — с участием социалистических партий, оно исходило из представления о необходимости проведения буржуазных преобразований.
Революция, между тем, выдвигала на повестку дня совершенно другие требования. Написанные в мае 1917 года наказы депутатам Всероссийского съезда крестьянских Советов (те самые, что легли в основу большевистского «Декрета о земле») требовали полного и немедленного уничтожения частной собственности на землю и передачи ее в трудовое пользование на равных началах. На заводах и фабриках повсеместно звучали требования о рабочем контроле, на многих предприятиях фабрично–заводские комитеты (Фабзавкомы) брали управление в свои руки, иногда по договоренности с владельцем, но чаще всего вопреки его воле.