Великая Северная экспедиция
Шрифт:
Досадное чувство неудовлетворённости, которое испытывали моряки, принуждённые так скоропалительно покинуть американский берег, несколько смягчилось, лишь только стих ветер и исчез туман. Беринг немедленно собрал «консилиум», на котором было решено взять курс к северозападу «для осмотра оставленного берега». Оставленный берег не замедлил обнаружиться, едва лишь переменили направление корабля. В ночь на 2 августа, «окружённые глубоким туманом, вдруг увидели перед собою землю, от которой едва успели отворотить и стать подле неё на якорь».
Так был открыт остров, названный Берингом островом Архидиакона Стефана, впоследствии переименованный в остров Чирикова. Далее, следуя на северо-запад и не теряя из виду материкового берега (полуостров Аляска), открыли группу из пяти островов, названных Берингом Евдокеевскими. Уже тогда наши моряки обратили внимание на богатство здешних вод бобрами, морскими котиками и сивучами. Здесь же Стеллер наблюдал какого-то необыкновенного морского зверя, определить которого и посейчас затруднительно. По описанию Крашенинникова, сделанному им со слов Стеллера, «длиною зверь оный около двух аршин, голова у него, как у собаки, уши вострые и стоячие. На нижней и верхней губах по сторонам долгие волосы, будто бороды, глаза большие, стан его кругловатый и продолговатый, к голове толще, а к хвосту гораздо тоньше. Шерсть по всему телу густа… Что касается до внешнего его вида вообще, то походит он много на того зверя, которого рисунок получил Геснер от своего корреспондента и сообщил в известной своей истории о зверях под именем морской обезьяны… Особливо в рассуждении удивительных нравов его, шуток и проворства можно назвать объявленным именем по самой справедливости. Он плавал около судна их больше двух часов, смотрел то на того, то на другого как бы с удивлением… Из воды поднимался он до третьей части своего тела и стоял, как человек, прямо, не переменяя несколько минут своего положения. Посмотрев на них пристально около получаса, бросался, как стрела, под судно их и по другую сторону выныривал и, вскоре поднырнув опять под судно, оказывался на первом месте; и сие продолжал он до 30 раз». Затем описывается, как зверь «ухватил» в рот траву, плыл к судну и делал при этом такие штуки, что смешнее того нельзя ожидать и от обезьяны».
Впереди было много интересного. Новые открытия, надо полагать, не заставили бы себя ожидать. Но задувший сильный северозападный ветер, позднее время половина августа) и значительное количество на судне больных цынгою (26 человек) заставили Беринга снова изменить курс и проложить его на Петропавловск, до которого оставалось более 1200 миль . Снова наступила пасмурная штормовая погода. К несчастью, обнаружилась большая нехватка воды. На корабле оставалось всего лишь 25 бочек, т.-е. четверть нужного запаса: с таким количеством воды нечего было и думать пускаться в дальнее плавание. Рассудили и решили снова плыть на север к американским берегам «наливаться» водой. В пути повстречали множество островов и вдали увидели материковый берег.
Всякий лишний день проволочки приносил новые беды. Совершенно ослабел сам Беринг и почти вовсе не выходил из каюты. 30 августа, когда «Св. Пётр» подходил к группе неизвестных островов, расположенных вблизи южной оконечности Аляски, скончался от цынги матрос Шумагин — первая жертва похода. Пристав к берегу ближайшего острова, опустили в могилу тело моряка и в честь его всю группу открытых островов назвали Шумагинскими, после чего отправились на поиски воды и взяли из первой попавшейся лужи 52 бочки [44] .
44
Стеллер утверждал потом, что взятая здесь вода была чрезвычайно плохого качества и сильно способствовала дальнейшему росту цынги на корабле, разыскивать же хорошую и чистую воду, которая, по его словам, находилась неподалёку, было некогда.
Пока брали гнилую воду, на что ушло целых шесть дней, с корабля предпринимали экскурсии на берег. Так, Хитров, сильно заинтересовавшись увиденным им вдали на берегу огнём, тотчас же отправился на берег. Это любопытство обошлось ему не дёшево. Он не смог совладать с высоким и бурным прибоем и, потеряв способность управляться, был выброшен на берег, где пробыл голодным и холодным целых трое суток. На месте увиденного им огня он нашёл уже затухнувшее пепелище; сомнений не было: берег был обитаем. Вскоре объявились и сами обитатели. На двух челнах они подплыли вплотную к судну, что-то кричали и оживлённо жестикулировали, очевидно, приглашая последовать за ними на берег, но сами взойти на палубу побоялись, После усиленных приглашений они рискнули лишь приблизиться к трапу и принять несколько подарков, взамен которых передали какие-то палочки с укреплёнными на них перьями.
Стеллер сообщает, что это были довольно рослые, плотные и широкоплечие люди с короткими шеями. Лица их были смуглые, носы приплюснутые и губы толстые, глаза чёрные, как смоль, равно как и волосы, висящие прядями, иные были с редкими бородами, иные же и вовсе без бород; в разные части лица были у них воткнуты длинные косточки и вставлены камешки. На всех были надеты сшитые из китовых кишок рубашки с рукавами, на некоторых же брюки и сапоги из тюленьей кожи, шляпы с перьями; у двоих из них были ножи, что доказывало, что в них они более всего нуждались [45] .
45
Это были повидимому тлинкиты (или иначе колоши) — неизвестный в то время, весьма своеобразный народ индейско-американской расы, с особым наречием. Тлинкиты населяют юговосточную часть Аляски — 55° — 60° сев. шир. и распадаются на несколько более мелких народностей. Имеют селения, расположенные на самом берегу и состоящие из хорошей постройки деревянных домов, украшенных художественной резьбой. С особым искусством сооружают они большие лодки (каноэ). При овладении Аляски русскими тлинкиты оказали упорное сопротивление, сопровождавшееся кровопролитными битвами. По подсчётам, тлинкитов на Аляске около шести тысяч. За последнее время американская цивилизация, в значительной мере привившаяся среди них, видоизменила их нравы и обычаи.
К этому описанию наружности американцев Миллер, видимо, со слов хорошо их наблюдавшего Вакселя, добавляет, что «нос у них заткнут был травою, которую иногда вынимали, и тогда истекало из него множество мокроты, кою языком облизывали».
Вскоре американцы показали, что они отнюдь не отличаются миролюбивыми замашками, а потому с ними нужно вести себя осторожно. Когда лейтенант Ваксель, желая свести с ними знакомство поближе, прибыл в сопровождении переводчика на берег, они его окружили и старались завладеть шлюпкой; лишь предусмотрительно захваченные моряками и пущенные в ход ружья заставили их попадать на землю. Повидимому, это недружелюбие явилось последствием тех подарков, которыми хотели обрадовать туземцев накануне наши моряки. Зная их пристрастие к вину и табаку, моряки, высадившись на берег и приняв от них по куску китового жира, предложили водки. Но результат получился самый неожиданный: «Сей напиток, — сообщает Миллер, — был одному гостю совсем незнакомый и неприятный. Выплюнув, закричал он громко, якобы жалуясь своим, как худо с ним поступают. Не было никакого способа к его удовольствованию. Давали ему иглы, бисер, железный котёл, табашные трубки и другие вещи, но он не взял ничего…» Не помог и табак.
Доверие к иностранцам, казалось, было потеряно навсегда. Однако на другой день, как ни в чем не бывало, «не имея никакого страху», они подплыли на семи каноэ к самому борту корабля и, не всходя на палубу, взамен подаренных им вещей «дали две сделанные из коры шляпы с костяною статуйкою на одной». В своём донесении об экскурсии на берег Ваксель замечает, что «все оные острова безлесные и пустые, и видно, что те американцы приехали на своих байдарах к сим островам с матёрого берега для промыслу морских зверей и рыбы».
Забрав 52 бочки скверной, нездоровой воды, 6 сентября двинулись, наконец, в путь на запад — прямо на Камчатку. При отходе корабля туземцы высыпали на берег и дружно заорали во все горло. Миллер по этому поводу замечает: «Сие не меньше почитать можно за дружественное засвидетельствование, коим они нашим благополучного пути желали, как за радостное восклицание, что от незнакомых гостей избавились».
С большим трудом и медленно подвигались против встречного ветра, снова принёсшего пасмурную туманную погоду. Приблизительно на широте 51°, сквозь разорванные клочья тумана, увидели ряд островов, а на одном из них высокую, покрытую снегом гору, названную в честь святого этого дня горою Св. Иоанна. Сами того не подозревая и все ещё думая, что плавание продолжается вдоль материкового берега Америки, наши моряки плыли теперь вдоль гряды Алеутских островов, увидя их первыми из европейцев. Так была открыта цепь Алеутских островов, присоединённых после плавания Беринга к России.
Лишь только прошли длинную гряду островов, цепь событий на «Св. Петре» даёт резкую кривую, и беды одна другой ужаснее завершаются трагическим финалом. Моряки попали в ряд штормов чудовищной силы, задувших с запада. Постепенно крепчая, ветер к 25 сентября достиг силы урагана. Даже самый опытный и бывалый, всю жизнь проведший в плаваниях старый штурман Эзельберг ужаснулся и говорил, что не видывал никогда такой страшной бури. По словам же Стеллера, более сильной бури и того, что происходило вокруг, даже самое пылкое воображение не в состоянии было бы себе представить. Охваченные чувством страха и одиночества, совершенно подавленные картиной всесокрушающей силы, моряки каждую минуту ожидали гибели судна.