Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
Шрифт:
— Мы знали, что Сталин в тылу имел своих секретных агентов, готовых стрелять в свои собственные войска, если они будут отступать. Мы были шокированы, но мы понимали, что это заставляет Красную Армию сражаться. Именно это было самым главным.
— Но не было ли это замечание Сталина признанием упадка морального духа в его войсках?
— Нет. Сталин хотел, чтобы они сделали невозможное; он был преисполнен решимости дать ещё один толчок наступлению, которого нельзя было добиться другими средствами. Наши военные, консультировавшиеся с немцами после войны, говорили мне, что самым разрушительным в русском наступлении был его массовый характер. Русские шли волна за волной. Немцы их буквально косили,
Меж двух смертей: «блатные» выбирают фронт
Вернёмся из первых штрафных частей в гулаговские лагеря. Теперь нам уже ясно, что заколоченные крест-накрест лагерные ворота с надписью «Все ушли на фронт» — это, мягко говоря, поэтическая вольность Владимира Высоцкого. Во-первых, на фронт уходили далеко не все. Например, осуждённые по «политической» 58 статье полностью лишались права «кровью искупить перед Родиной свою вину». Ведь они же были «контрики», или — как их называли «вертухаи» и «блатные» — «фашисты». Таким образом, наиболее сознательная часть заключённых, которая действительно рвалась на фронт и желала с оружием в руках защищать Отечество, была вынуждена оставаться «за колючкой».
Что касается «блатного братства», или «законников», то эти арестанты менее всего стремились на фронт. Как мы помним, для «вора в законе» служба в армии считалась несмываемым позором, он ни при каких условиях не имел права по «воровскому закону» брать оружие из рук власти. Соображения патриотизма в расчёт не брались.
Однако «отсидеться» и выжить в ГУЛАГе первых военных лет было едва ли проще, чем на передовой. Отбывавший в то время наказание Лев Разгон рассказывает:
Рабочий день был установлен в десять, а у некоторых энтузиастов и в двенадцать часов. Были отменены все выходные дни. И конечно, немедленно наведена жесточайшая экономия в питании зэка.
К осени людей начала косить пеллагра. Мы тогда впервые услышали это страшное слово и со страхом стали у себя обнаруживать начальные, а затем прогрессирующие следы этой «болезни отчаяния»…
В течение двух-трёх месяцев зоны лагеря оказались набитыми живыми скелетами. Равнодушные, утратившие волю и желание жить, эти обтянутые сухой серой кожей скелеты сидели на нарах и спокойно ждали смерти. К весне 42-го лагерь перестал работать. С трудом находили людей, способных заготовить дрова и хоронить мёртвых. («Хранить вечно»).
Не менее страшную картину рисуют и статистические данные. В 1940 г. в лагерях ГУЛАГа умерло 46.665 человек. В 1941 году ГУЛАГ похоронил (по официальным данным! 100.997 человек. В 1942-м — 248 877… В Богоёловлаге в 1941 г. умерли: в октябре — 247 человек; в ноябре — 458; за первую половину декабря — 495. В этом же году в Ураллаге умерло 1.510 человек; в Сызранском особлагпункте — 1.039.
Значительно сократились нормы питания, в то же время нормы выработки постоянно возрастали. В 1941 году выработка на один отработанный человеко-день составляла 9 руб. 50 коп., в 1944-м — 21 руб.
«Особое внимание уделяется вопросу строгой изоляции осуждённых за контрреволюционные и другие особо опасные преступления. В этих целях НКВД СССР концентрирует особо опасных государственных преступников, осуждённых за участие в правотроцкистских к/р организациях, измену Родине, шпионаж, диверсию, террор, и руководителей к/р организаций и антисоветских политпартий — в специальных тюрьмах, а также в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ), расположенных на Крайнем Севере и Дальнем Востоке (район реки Колымы, Заполярье), где установлена усиленная охрана и режим, сочетаемые с тяжёлыми физическими работами по добыче угля, нефти, железных руд и лесным разработкам».
Из доклада руководства ГУЛАГа (1944 г.)
Положение дел в отдельных лагерях и на важных оборонных строительных объектах осложнялось безответственным, а иногда преступным отношением к отбору заключённых, подлежавших этапированию по нарядам ГУЛАГа. Нарушение приказов и инструкций приводило к массовым заболеваниям и высокой смертности среди этапируемых как в пути следования, так и по прибытии на место… Так, например, для строительства оборонного завода в Челябинской области ОИТК Армянской ССР отправил заключённых, из которых 8 процентов умерли в пути и по прибытии на место. Из прибывших 25 процентов не могли передвигаться без посторонней помощи (крайне истощённые, больные, обмороженные). Из числа принятых 19,5 процента подлежали госпитализации…
Пониженные нормы питания при удлинённом рабочем дне, неудовлетворительное медицинское обеспечение, большая скученность в бараках привели к тому, что за годы войны в местах лишения свободы от болезней и вследствие иных причин умерли почти 600 тысяч человек, то есть почти столько, сколько умерло в блокадном Ленинграде.
С. Кузьмин. «ГУЛАГ в годы войны»
Зэков использовали просто как рабочий скот. Хотя нет: рабочую скотину хозяин всё-таки бережёт, заботится о ней. О заключённых никто заботиться не собирался. Из них требовалось выжать всё, на что они способны. Как уже говорилось выше, рабочий день увеличивался до 10 часов (справедливости ради следует отметить, что он был увеличен по всей стране, и вся страна в годы войны перешла на непрерывную рабочую неделю). Кроме этого, норма выработки повышалась на 20 процентов. В феврале 1942 года была введена инструкция, регулирующая порядок содержания осуждённых в военное время. В ней предусматривалось применение оружия без предупреждения при отказе заключённых приступить к работе после двукратного предупреждения.
Смертность в ГУЛАГе в это время приобретает настолько ужасные темпы, что руководство страны раскручивает маховик репрессий, стремясь пополнить лагеря дешёвой рабочей силой. Во второй половине 1941 года советскими судами было осуждено 1.294.822 человека (а с учётом работы военных трибуналов -1.339.702). Из них 67,4 процента приговорены к различным срокам лишения свободы. В первой половине 1942 года суды вынесли приговоры 1.281.377 человек, военные трибуналы — 115.433, итого -1.396.810, из которых 69,3 процента приговорены к лишению свободы. Во второй половине 1942 года эта цифра значительно возрастает.
Таким образом, в конце 1942 — начале 1945 гг. возникает ситуация, способствующая внесению разброда и шатаний в широкие массы «благородного воровского мира». Созданные на фронтах из провинившихся солдат и офицеров штрафные формирования доказывают свою высочайшую боеспособность. Однако штрафники, используемые как таран, как пушечное мясо на самых сложных участках фронтов, буквально ложатся костьми под огнём противника. А пополнять их ряды из личного состава Действующей армии — задача почти невыполнимая: к началу 1943 года «дезертиров, трусов, паникёров и малодушных» среди бойцов становится катастрофически мало! (Даже несмотря на то, что приказ № 227 объективно положил начало новой волне беспредела армейских начальников в отношении подчинённых; многие пытались скрыть собственные провалы «трусостью и саботажем» бойцов. Это косвенно подтвердила и передовая статья «Красной звезды» от 9 августа 1943 года, где такая практика порицалась и разъяснялось, что надо различать «неисправимых трусов» и людей, «у которых в какой-то момент сдали нервы»).
Изменяется обстановка на фронтах: Красная Армия постепенно начинает давать отпор гитлеровцам, теснить противника.
И тогда «творческий гений» Иосифа Сталина подсказывает спасительный выход: использовать в качестве штрафников… бывших уголовников! В 1942–1943 годах специальными постановлениями Государственного Комитета Обороны на фронт направляется более 157 тысяч бывших заключённых! Разумеется, с их добровольного согласия.
Кто же были эти добровольцы? Оставим в стороне осуждённых военачальников, в отношении которых были изданы персональные решения Президиума Верховного Совета СССР (этими решениями были освобождены, например, генерал-майоры Лазаренко, Кособуцкий, Семёнов, Собенников, Ермаков и другие). Примем во внимание также, что многие «бытовики», «мелкосрочники» и прочая «перхоть» (блатное словечко для определения незначащих арестантов) ушли на фронт ещё в 1941-м — см. выше. «Политикам» дорога в армию была закрыта. Оставались только уголовники (и «бытовики», пополнившие лагеря уже во время войны).