Великие Девы. Ледяная Смерть
Шрифт:
Вот засранка.
Я постояла у окна. На кухне было так тихо, что казалось, я слышу собственное дыхание. Поднявшийся ветер из открытого окна не приносил ни голосов, ни мяуканья.
Вдруг в коридоре что-то зашуршало. Казалось, звук щекочет меня прямо под кожей – или это побежали мурашки? За шуршанием последовали ленивые шаркающие шаги. На пороге кухни показался растрепанный парень лет шестнадцати. Он был такой худой, что почти терялся в полинявшем синем свитере и широких джинсах. В одной руке он мял пустой пакет от чипсов, другой держался
– Ты кто? – ошарашенно спросил парень.
У меня был тот же вопрос, но задать его без голоса я не могла.
Тут в коридоре щелкнул замок, и вошел Антон, на ходу поглаживая пушистый комок за пазухой.
– И больше не убегай, – приговаривал он вполголоса. – И землю не ешь. Во всем слушайся Масю. Ну все. Друзья?
Он выпустил Сметану. Та задрала пушистый хвост и важно отправилась в глубь квартиры. Антон заметил парня, и лицо его, и так мало эмоциональное, превратилось в восковую маску.
– Доброе утро.
Я выдохнула. С убийцами так мирно не здороваются.
Антон не спеша разулся, дошел по длинному коридору до кухни и, поравнявшись с парнем, вынул у него из рук пустую пачку.
– Не ешь эту дрянь на голодный желудок. Лучше нормально позавтракай. Вон запеканка готова.
– Это кто? – парень ткнул в меня пальцем.
На запеканку ему, судя по всему, было глубоко наплевать.
– Это Вера. Она поживет пока с нами. Кофе хочешь?
Антон выбросил мятую пачку в мусорку и достал из шкафчика над мойкой чашку и пластмассовую коробочку. Такие вроде называют таблетницами.
– Вера, это Ваня. Мой брат.
На кухне повисла почти осязаемая тишина. Судя по взгляду, которым Ваня сверлил меня, перспектива пожить со мной под одной крышей радости у него не вызывала.
– На ней мамино платье, – сообщил Ваня тоном обвинителя.
– А ты сам хотел его поносить? – Антон поставил чашку и таблетницу на стол. – Ешь.
Ваня не отреагировал, и Антон сделал странную вещь – взял меня за руку, уводя из кухни.
– Пойдем, – тихо позвал он. И добавил уже громко: – Мы с тобой потом это обсудим.
Я в полном замешательстве позволила увести себя в комнату, где ночевала. Антон подошел к высокому комоду с потертыми боками, выдвинул все ящики разом, и в носу засвербило от запаха старой ткани.
– Я тут ничего не трогал. Сама разберешься, – сказал он. – Мама…
В дверях возник Ваня.
– Нет, давай сейчас обсудим, – прогундосил он. – Почему на ней мамино платье?
– Ты уже позавтракал? – спокойно отозвался Антон.
– Я спросил, почему на ней мамино платье.
Антон обернулся,
– А тебе жалко?
Ваня вздернул подбородок.
– Может, и жалко! Давай теперь всем встречным платья раздавать!
– Ну можешь пораздавать. Если кто-то возьмет.
– А ты чего молчишь? – Ваня переключился на меня. – Нормально тебе в чужих шмотках?
Я застыла. Даже будь у меня голос, я понятия не имела, что на это ответить.
– Так, давай на выход, – Антон скользнул к нему и, взяв за плечи, развернул лицом в коридор. – Запеканку съешь. Потом таблетки.
– Пусть баба твоя жрет запеканку, – тихо, но отчетливо огрызнулся Ваня.
Антон вытолкал брата из комнаты и закрыл за собой дверь. Послышалась возня.
– Чтобы я такого больше не слышал.
– Пусти!
– Понятно?
– Пусти, блин!
– Понятно, я сказал?
– Сука!
Этот крик вывел меня из оцепенения. Преодолев несколько метров, я толкнула дверь. Антон нависал над Ваней.
– Иди! – он несильно подтолкнул брата в сторону кухни.
Сверкнув на меня глазами из-под густых бровей, Ваня ушел.
– Извини, – сказал Антон. – Я должен был сказать, что он здесь живет.
Я решительно направилась в комнату. Дело не в том, что он не сказал, а в том, что это с самого начала была плохая идея. Зачем я вообще с ним пошла? Почему не приняла подарок Летней Девы? Была бы сейчас с голосом. И в другом месте.
– Вера!
Может, рискнуть вернуться в квартиру, где я жила последний месяц? Вдруг ее не опечатали? Или все же добраться до мамы. Я все равно собиралась. Но сначала надо выдумать себе нормальную одежду. Джинсы и футболка как раз подойдут. Я уперлась руками в злосчастный комод, зажмурилась и попыталась по памяти восстановить в голове фактуру джинсовой ткани. Тёмная такая, с косой строчкой по бокам…
– Да твою же мать! Даже не вздумай! – тяжелая ладонь опустилась как раз туда, где все это время торчали осколки, и слезы сами брызнули из глаз. Как же больно!
***
– Надо было мне сразу сказать. Написать. Представить. Что ты там обычно делаешь. Оно вон уже воспалилось…
В комнате пахло спиртом. Яркий дневной свет сменился послеполуденным, линолеум украсили оранжевые блики. Я сидела неподвижно на полу у дивана, подогнув под себя ноги, и ждала. Верх платья пришлось снять – собрав спереди ворохом ткани, я аккуратно придерживала его на груди. Хоть что-то хорошее в нем: стоило развязать пояс, как верх свободно соскользнул к талии.