Великие исторические сенсации. 100 историй, которые потрясли мир
Шрифт:
Папаша, конечно, пытался втолковать мальчишке, что семья терпит его из милости, но благодарности не дождался. Тогда сметливый Ласснер-старший решил преподать наглядный урок. Привел всех троих сыновей в Лион и показал городскую площадь: «Смотрите, ребята, вот ваше будущее! Ты, мой первенец, станешь почтенным мясником, и у тебя будет вот такая же лавка. Ты, мой второй сын, обзаведешься пекарней. Ну а ты, последыш, – отец повернулся к Пьеру, – закончишь свои дни вот на такой штуковине! – И папаша ткнул пальцем прямо на гильотину, возвышавшуюся на помосте. – Больше ты ничего не достоин!»
Едва Пьеру исполнилось 8 лет, родитель сдал его в приют, надеясь, что непокорный мальчишка сгинет там. Но времена тогда были революционные, бурные, наполеоновские –
Но Пьер не желал исправляться. Только и заявил после порки: «Ненавижу! Вырасту, со всеми поквитаюсь!» Но как?! Этого Пьер не знал точно, пока не попал после окончания школы в Париж. Здесь он должен был поступить на учебу к плотнику, но разве это дело для юноши, который желает прославиться и доказать всему миру, что именно он – лучший?!
Ласснер отверг плотницкое ремесло и настрочил три тетрадки стихов. Их-то он и разослал всем поэтам Парижа, о которых только прослышал. То ли время было сложное (Наполеон только что проиграл сражение под Ватерлоо, и столица пребывала в панике, не зная, что ее ждет), то ли стихи оказались не слишком хороши, но ни один из поэтов даже не ответил начинающему стихотворцу. Пришлось-таки Пьеру взяться за плотницкое ремесло – надо же было на что-то жить, особенно в лихую годину перемены власти.
Словом, в столице Ласснер понял: он всегда был одинок, таким и останется. Никто ему не поможет, даже литераторы, коих он еще недавно почитал, словно богов. Все общество против него! Ну а если так, почему бы ему, Пьеру Франсуа Ласснеру, не бросить этому жестокому, лицемерному и ханжескому обществу вызов. Если никто не желает читать его героические строки, он сам станет героем. Но как заставить людей заговорить о себе? Очень просто – запугав их. Пьер решил стать убийцей.
Правда, как убивают, он не слишком-то хорошо представлял. Да у него от одного вида крови ноги начинали дрожать. Он же не почтенный брат-мясник, который споро и хладнокровно рубит скот на бойне чуть не каждый день. Поразмыслив, Пьер решил начать с преступления попроще и выбрал кражу. Взял напрокат карету (если уж суждено быть преступником, так хоть получить удовольствие!) и разъезжал на ней с шиком целый месяц. Срок аренды давно истек, и со дня на день Ласснер почти с восторгом ожидал визита полиции. И стражи порядка действительно заявились. Но вот невезуха: Пьер узнал, что за эдакое мелкое преступление его ждет совсем небольшой срок. Значит, о нем даже не напишут в газетах! Пьер пришел в негодование: что за общество, где невозможно добиться хорошего наказания?! Он-то мечтал, что вокруг него соберутся репортеры, а может, и писатели, чтобы рассказать о его преступлении. Тогда он сможет хоть с кем-то познакомиться и показать свои опусы… А выходит, все впустую!
И тогда Ласснер начинает качать права, требовать в наказание хотя бы год тюрьмы. Судья только недоуменно взирает на него из-под парика. Но уступает и назначает год тюрьмы. Пьер ждет: должен же прийти хоть один репортер! Но его никто не посетил.
В тюрьме Пьера тоже ждет разочарование. Он-то думал, что встретит здесь рыцарей плаща и шпаги, романтиков с большой дороги. Но оказалось, что в камерах сидят одни отморозки: необразованные, жадные, недалекие.
И вот, выйдя из тюрьмы, Ласснер окончательно и бесповоротно решает: он отомстит безжалостному обществу. Он начнет убивать его членов, станет исключительной личностью и покажет всем, что такое истинный злодей по призванию. Он будет наводить страх и ужас! И вот Пьер покупает острейшие ножи и топоры для рубки, такие, какими пользуется его старший брат. В одном из речных притонов на Сене он учится вязать удавки из веревок, которыми пользуются пекари, как его второй брат. Он докажет, что лучше проклятых братьев!
Наконец Ласснер выходит на темные улицы, на большие пригородные дороги. Он убивает, словно виртуоз, владеющий всеми приемами: ножом, топором, кастетом, удавкой. Он может даже шутя сломать шейные позвонки или вырвать сердце. Он мастер убийства – великий и безжалостный!
Жажда славы толкает Ласснера на невиданное – он начинает рассказывать в кабаках и притонах о своих преступлениях. Его повествования столь жутки, что несколько лет ни один из слушателей не осмеливается заявить на такого жестокого убийцу в полиции. Ведь может выйти себе дороже! И только в начале 1835 года один из собутыльников признается в полиции, что слышал, как некий Пьер Ласснер рассказывал о жутком убийстве на улице Дюбуа. Признание приходится кстати: полиция как раз ищет кровавого маньяка, зарезавшего там бедную цветочницу. Так безжалостный убийца оказывается за решеткой.
Первое, что он делает, – пишет речь. Сочиняет множество фраз, обличающих ненавистное ему общество. Еще больше фраз о величии человека, который убивает не из стремления к наживе, а по идейным, так сказать, соображениям. То есть для того, чтобы доказать свою исключительность и общественную порочность. Ласснер надеется, что, услышав такую речь, к нему придет взять интервью хоть один писака. Но опять никто не приходит!
Начавшийся процесс ошеломляет всех. Нет, не кровавыми подробностями, хотя Ласснер живописует их ярко и увлекательно. Судья слушает открыв рот, но потом объявляет невероятное: подобных преступлений во Франции совершено не было. Выясняется, что Ласснер просто сочинил их. Несостоявшийся убийца приходит в праведное негодование. «А цветочница с улицы Дюбуа! – кричит он. – А портной, задушенный в своей мастерской на углу бульвара Тампль!»
Что ж, цветочницу и портного действительно убили. Не факт, конечно, что это сделал Ласснер, но он с таким воодушевлением настаивал, что именно он – серийный маньяк-убийца, что судья в напудренном парике махнул рукой: хочет считаться маньяком-убийцей, пусть себе! Так и объявили прессе. И случилось долгожданное: имя Пьера Франсуа Ласснера попало наконец в газеты. «Но почему не на первые полосы?!» – возмутился Ласснер. Надзирателю пришлось объяснить ему, что обычно такого удостаиваются только приговоренные к смертной казни. И уже наутро в суде Ласснер завопил: «Требую для себя смертной казни!! Я – самый великий убийца всех времен и народов! Таких надо казнить!!»
Наутро первые полосы всех газет запестрели отчетами о необычном суде. «Ласснер убивал не ради крови, а ради самореализации! – писали газеты. – Убийца не избегает наказания, а жаждет его!» Пресса подстегнула общественную дискуссию. Даже высший свет заговорил о том, что общество прогнило, раз само не может вынести приговор, достойный убийцы. Выходит, общество не может защитить себя?!
На фоне всех этих дискуссий казнь пришлось отложить. Ну а Ласснер наконец-то добился своего – открыл в камере… литературный салон. Теперь литераторы Франции сами готовы были прийти к нему. А у него уже готов целый саквояж со стихами, повестями, рассказами. И он раздавал их пригоршнями всем, кто толпится в его крохотной каморке. И вся литературная богема обещала, что прочтет их и, конечно, опубликует.