Великий бог Пан
Шрифт:
В начале лета 1882 года Элен завязала весьма тесную дружбу с Рэчел М., дочерью зажиточного фермера, жившего по соседству. Эта девочка была на год младше Элен и, по мнению многих, отличалась большей красотой, хотя черты лица Элен по мере ее взросления смягчились. Две девочки при всякой возможности проводили время вместе, представляя разительный контраст: одна со смуглой, оливкового цвета кожей и почти итальянской внешностью, другая — типичная представительница рыжих светлокожих жителей наших сельских районов. Следует отметить, что в деревне знали о неумеренно щедрой оплате мистером Р. проживания Элен, поэтому предположение, что когда-нибудь она должна унаследовать большую сумму денег от своего родственника,
Элен по-прежнему сохраняла свою привязанность к лесу, и несколько раз Рэчел составляла ей компанию. Подруги выходили рано утром и оставались в лесу до наступления темноты. Спустя одну или две таких прогулки миссис М. заметила, что поведение ее дочери стало довольно странным: она казалась вялой и задумчивой и явно была „непохожа на себя“. Но эта необычность была столь незначительно, что на нее можно было не обращать внимания.
Однако как-то вечером после возвращения Рэчел домой мать услышала шум в ее комнате, похожий на сдавленный плач. Зайдя туда, она обнаружила девочку наполовину раздетой и лежащей на постели. Она, несомненно, очень страдала. Посмотрев на мать, она воскликнула: „Ах, мама, зачем же ты позволяла мне ходить в лес с Элен?“ Миссис М. была поражена этому странному вопросу и решила выяснить, в чем дело. Рэчел рассказала ей дикую историю. Она поведала…»
Кларк с грохотом захлопнул книгу и повернул свое кресло в сторону камина. Когда однажды вечером доктор Филлипс сидел как раз в этом кресле и рассказывал свою историю, Кларк остановил его чуть позже именно этого момента повествования. Он прервал его слова судорожным возгласом отвращения. «Боже мой, — вскричал он, — подумайте, о чем вы говорите! Это же столь невероятно, столь чудовищно! Такие явления не могут существовать в нашем совершенном мире, где мужчины и женщины живут и умирают, борются, сражаются, порой терпят неудачи, скорбят, мучаются, испытывают жестокие лишения в течение многих лет; но они страдают не от этого, Филлипс, не от таких чудовищных вещей. Должно быть какое-то объяснение, какое-то спасение от этого ужаса. Потому, друг мой, что если такие события возможны, наша земля превратится в кошмар».
Но Филлипс рассказал свою историю до конца, подытожив ее словами: «Исчезновение Элен остается загадкой по сей день. Она пропала средь бела дня, люди видели ее гуляющей по лугу, а спустя мгновение ее там не было».
Кларк попытался проанализировать этот рассказ еще раз. Он сидел у камина, и снова и снова его сознание содрогалось и отступало назад, устрашенное образом этой жуткой невыразимой стихии, с триумфом воплотившейся в человеческой плоти. Перед ним простирался вид длинной сумрачной зеленой дороги в лесу, какой ее описал его друг. Он видел колышущиеся листья и трепещущие тени на траве, видел солнечные лучи и цветы, и где-то впереди, на большом удалении, две фигуры, перемещающихся по направлению к нему. Одной была Рэчел, но другой?..
Кларк постарался утвердиться в том, что для него было бы лучше не верить всему этому, но в конце сообщения, зафиксированного им в своей книге, он поставил надпись:
ET DIABOLUS INCARNATE EST. ET HOMO FACTUS EST.Q
Глава III
Город воскрешений
«Герберт! Боже правый! Возможно ли это?»
«Да, меня зовут Герберт. Кажется, мне знакомо ваше лицо, но я не припомню вашего имени. У меня очень плохая память».
«Не помните ли вы Вилльерса из Уодхэма?»
«Как же, как же. Прошу прощения, Вилльерс, я и не предполагал, что окажусь столь невнимательным по отношению к старому другу по колледжу. Доброй ночи».
«Мой дорогой друг, не стоит так
«Это столь же долгая история, Вилльерс, сколь и странная. Но, если хотите, вы можете выслушать ее».
«В таком случае, пойдемте. Держитесь за мою руку, вы не выглядите слишком здоровым».
Пара совершенно не похожих друг на друга людей медленно двинулась по Руперт-стрит. Один выглядел неопрятно и был одет в безобразные лохмотья, а другой, аккуратный, лощеный, явно преуспевающий, был облачен в типичный костюм горожанина. Вилльерс только что вышел из ресторана после превосходного ужина из множества блюд, сдобренных бутылочкой располагающего Кьянти. В этом приятном настроении, которое было почти хроническим, он на мгновение задержался у входа. Вилльерс принялся осматривать окружающую его плохо освещенную улицу в поисках тех таинственных происшествий и личностей, которыми в любое время изобилуют все кварталы Лондона. Предметом особой гордости Вилльерса было его умение ориентироваться в подобных этой улице темных лабиринтах и закоулках Лондона. В этих не приносящих прибыли изысканиях он проявлял усердие, достойное более серьезного применения.
Теперь он стоял возле фонаря и с нескрываемым любопытством изучал прохожих. В его мозгу, с той степенностью, с какой он лишь регулярно посещал закусочные, зарождалась формула: «Лондон был назван городом неожиданных встреч, более того, это город Воскрешений…», когда эти рассуждения были внезапно прерваны робким касанием его плеча и жалобной просьбой подаяния.
Вилльерс осмотрелся вокруг с некоторым раздражением и был потрясен, обнаружив, что столкнулся с воплощенным подтверждением его высокопарной сентенции. Здесь, рядом с ним, стоял его старый приятель Чарльз Герберт, зачисленный в колледж в один день с Вилльерсом, с кем он провел в веселых развлечениях и умных беседах двенадцать полных семестров. На лице Герберта лежала печать бедности и частых унижений, а тело было едва прикрыто отвратительным засаленным тряпьем.
Разные виды деятельности и различные интересы разлучили друзей, прошло уже шесть лет, как Вилльерс не видел Герберта. Сейчас он смотрел на этого человека с печалью и смятением, смешанным с некоторым любопытством. Какая же темная череда невзгод довела его до столь жалкого образа жизни? Наряду с огорчением Вилльерс ощущал всю свою страсть к загадкам, и он поздравил себя с тем, что решил остаться возле ресторана и спокойно поразмышлять.
Некоторое время они шли молча, и не один прохожий с удивлением взирал на непривычное зрелище, как хорошо одетый господин идет с опирающимся на его руку человеком, в котором безошибочно можно было бы определить нищего. Заметив это, Вилльерс свернул на темную улицу в Сохо. Здесь он повторил свой вопрос.
«Как это могло случиться, Герберт? Я всегда был уверен, что вы унаследуете прекрасное поместье в Дорсетшире. Ваш отец лишил вас наследства? Наверняка, нет».
«Нет, Вилльерс, я принял всю собственность после смерти моего бедного отца. Он умер спустя год, как я покинул Оксфорд. Он был замечательным отцом, и я довольно долго оплакивал его. Но вы же знаете, каковы молодые люди: через некоторое время я уехал в город и добился хорошего положения в свете. Естественно, я был представлен превосходному обществу и смог достаточно часто участвовать в развлечениях безобидного характера. Я понемногу играл, регулярно, но никогда не рисковал на большие суммы. Несколько ставок, которые я сделал на скачках, принесли мне немного денег — всего несколько фунтов, достаточно на сигары и прочие мелкие удовольствия. Во второй год жизни в Лондоне ситуация изменилась. Конечно, вы слышали о моей женитьбе?»