Великий больной
Шрифт:
Воспрянувший духом Калыван всего за пятнадцать минут умудрился пробиться к хирургу, который по совместительству был ортопедом и еще курировал лечебную физкультуру. Это был невысокий седовласый крепыш.
– Доктор, – радостно сообщил Калыван, врываясь в кабинет, – у меня болят ноги и руки. А еще двоится в глазах и голова кружится, когда в шее покалывает.
– Угу, – пробормотал доктор себе под нос, – снимайте обувь, рубашку и постарайтесь встать прямо. Ноги в месте. Угу.
Калыван выполнил все требования, и теперь стоял босой и счастливый посреди кабинета. Хирург обошел его кругом, что-то рассматривая. Провел пальцем по спине сверху вниз.
– Угу, – подытожил он свои наблюдения, – закройте глаза и коснитесь кончиком пальцев своего носа.
Калыван осторожно, боясь попасть себе в глаз, дотронулся до носа.
– Угу, – сказал доктор и теплым шершавым пальцем потрогал шею Калывана, – вы часом, милейший, дверные косяки не задеваете?
Калывана прошиб холодный пот надежды.
– Регулярно, доктор. Я в дверь не могу войти с первого раза. То одним плечом ударюсь, то другим.
– Угу. Бывает, бывает, – сказал доктор, – возможно, у вас одна нога чуть короче другой. Но, это пока только гипотеза. Хотя у всех нас что-то одно короче другого.
– Доктор, – уточнил Калыван, – а это опасно? Это что же получается, я тогда должен все время по кругу ходить? То есть мне теперь, что бы прямо ходить, придется все время курс контролировать?
– Угу. Хотя не обязательно. Вы довольно прямо просочились в дверь и косяк наш пока в порядке, так что у вас это не смертельно. Можно жить и так. Тем более, что в организме человека много метаморфоз. Вот, например, за день наш скелет укорачивается от ходьбы, а за ночь восстанавливается. Вот так. Угу. Подумаешь одна нога короче. Хотите, можем вторую подрихтовать до нормы?
Последние слова хирург произнес с большой теплотой и любовью, поглядывая на блестевшие в металлическом ящичке инструменты.
Калыван мгновенно оделся.
– Спасибо, доктор, – ответил он, пятясь задом из дверей, – я как-нибудь так перконтуюсь. Пока вроде не плохо выходило. До свидания.
– Заходите, милейший, – попрощался с ним седовласый крепыш, снова бросив взгляд на инструменты.
– Угу, – кивнул Калыван, закрыв за собой дверь.
Уже минут десять Калыван стоял на лестнице у входа в поликлинику, осторожно щурился на солнце, и колебался по поводу дальнейших действий. С одной стороны посещение хирурга вселило в него уверенность, что пока жить можно, несмотря на ногу. С другой стороны оставались недообследованными печень, почки, легкие (там слышались какие-то хрипы, кажется), ухо-горло-нос, ну и, конечно, желудок. Не стоило забывать также о внезапных напастях: артрите, артрозе, склерозе, гангрене, туберкулезе, сальмонеллезе, остеохандрозе и прочих, названия которых были такими сложными, что Калыван не мог вспомнить их сразу.
– Мужик, дай закурить, – в двух шагах от него остановился какой-то занюханный бомж, опиравшийся на костыль.
– Не курю, – отрезал в задумчивости Калыван, пытаясь заткнуть нос, чтобы не впитывать благоухание нежданного соседа. Он размышлял о том идти ли завтра за результатами анализов. Поскольку выходило, что руки-то все же были белые, а не желтые, то и смысла особого в этом уже не было.
Бомж прикурил у другого ханыги, проходившего мимо, пыхнул дымком, прищурился на солнце, и снова обратился к одиноко стоявшему Калывану, хитро подмигнув ему.
– Здоровье бережем? Кто не курит и не пьет…
– Блин, да пью я, иногда и побольше чем ты, – оборвал его Калыван Сю, раздосадованный тем, что никак не мог принять судьбоносное решение идти ли завтра за анализами.
– А чего ж ты тогда здесь делаешь, мил человек? А ли болит чего?
Калыван внимательно послушал свое сердце, потом посмотрел на руки, медленно опустил взгляд на ноги в черных ботинках.
– Да вроде бы все в норме, – разочарованно пробормотал он, – даже целюллита нет.
– Был бы больной, – рассудительно заметил бомж, – а болезнь найдется. Ты бы принял сто грамм и на душе веселее станет.
– Отвали алкоголик, – сказал Калыван и зашагал в сторону дома. Пройдя двадцать шагов, он остановился, обернулся к балдевшему на крылечке бомжу и сказал, – а знаешь, мужик, ты, кажется, прав.
По дороге домой Калыван Сю принял судьбоносное решение.
22 августа 2002 года.