Великий государь
Шрифт:
Царь Борис во гнев пришел, велел разыскать ее во что бы то ни стало, схватить и на правеж послать, дабы там открыла царскую судьбу за окоемом седмицы лет. И слава Всевышнему, что в ту пору послал ей защитника от царевой расправы, митрополита Казанского Гермогена. По его совету они тайно забрали все ценное в своей лавке, и он же тайно отправил Сильвестра и Катерину в Казань. Там они и скрывались. Оттуда же митрополит послал ведунов в Москву узнать все что можно о судьбе Романовых, которых чтил.
Ведомо было россиянам, что митрополит Казанский Гермоген не признавал Бориса Годунова царем. И три с
И теперь, когда последние оказались в беде, Гермоген счел долгом чести оказать им посильную помощь. И видел он ту помощь в одном, в побуждении царевича Дмитрия поскорее открыться народу. Только он, взойдя на законный престол по праву наследства, мог спасти Романовых.
Сам Гермоген не рискнул приехать в Москву. Знал, что о его появлении в стольном граде вскоре же будет ведомо царю Борису, а тот нашел бы повод обвинить неугодного архиерея вкупе с князьями Романовыми. Потому и послал митрополит своих верных и преданных помощников с надеждой на то, что они сделают все посильное им.
Сильвестр и Катерина пришли в Москву в конце апреля под видом торговых людей. И товар у них был достойный на возу – мед и воск из заволжских лесов. Они остановились в посаде близ Донского монастыря среди ремесленников. Сами занялись ремеслом. Сильвестр купил небольшой дом по случаю, устроил при нем кузню, стал ковать немудреную церковную утварь. Катерина вышивала пелены. А как обосновались, взялись за то, что наказал им сделать Гермоген. Им было велено увести из Чудова монастыря инока Григория, работающего у патриарха Иова переводчиком и книгописцем духовных книг греческого письма.
В начале мая Сильвестру удалось встретиться с Григорием. Пришел Сильвестр к монастырю с коробом глиняных чернильниц и с ярославскими орешковыми чернилами к ним. Кому же как не монастырским писцам продать сей товар. Так и встретились инок Григорий с торговым гостем Сильвестром. И в келью Григорий привел его. Там иноку гость из Казани сказал:
– Ведомо нам, что тебя опекали бояре Романовы, а почему, сам знаешь. Теперь же они в опале, и надолго. И пришло время тебе самому позаботиться о будущем.
– Сия забота и меня одолевает, да не вижу начала, – ответил Григорий.
Сильвестр знал отца этого инока, видел его так же близко. И находил много сходства с батюшкой. Разве что черты были помельче, несли в себе нечто материнское, от красавицы Марии Нагой, последней супружницы Ивана Грозного. И потому Григорий был нраву покладистого, без побуждений к жестоким действиям. И те слухи, которые распускали по Москве еще десять с лишним лет назад, были ложью. Тогда на улицах стольного града можно было часто услышать, будто бы Дмитрию лепили снежные чучела, а он рубил им руки, головы и приговаривал: «Так будет со всеми моими супротивниками, как стану царем, а первому отрублю голову Бориске Годунову». «Ложь сие, дикая ложь», – утверждал Сильвестр. И, побуждаемый жалостью к царевичу, сказал:
– Вот я пришел к тебе, дабы вывести на путь, по коему должно тебе идти. Сей путь, запомни это, благословил митрополит Казанский Гермоген. Он и меня прислал к тебе.
– Говори, брат мой, – попросил инок.
– Слушай, страдалец. Найду я тебе верного товарища или сам провожу тебя в Киев. Там придем мы к воеводе князю Константину Острожскому, и ты откроешься ему. Он же объявит тебя по всем зарубежным державам. Потом мы уйдем в Северскую землю, там найдем Почаевскую обитель и явимся в нее. И отдашь ты себя на попечение архимандрита Геласия. Он же пошлет во все российские города и земли иноков, кои повсюду будут открывать тебя. И тогда ты придешь в славный город Путивль. И будет он твоей названной столицей до поры. А как встанет близ тебя войско и рать народная, так пойдешь на Москву за троном.
– Господи Боже, как стройно все у тебя. Да исполнится ли сие?
– Ты под защитой Всевышнего.
– А коль исполнится, быть тебе моим первым советником! – воскликнул обрадованный царевич Дмитрий.
Они еще поговорили, и, расставаясь, Сильвестр сказал:
– Мы уйдем с тобой в день благословенного князя Дмитрия Донского. Ты придешь к вечеру в посад Донского монастыря и в доме близ южной башни найдешь меня, именем Игната. В ночь и уйдем.
– Приду, ежели смогу, – не очень уверенно ответил Дмитрий. – Ворота на ночь в Кремле ноне закрывают.
– Тогда днем уходи. Вот ты купил у меня орешковых чернил, а деньги, скажешь, не все отдал. И понесешь их, ежели что, – наставлял Сильвестр. С тем и ушел.
А накануне чествования Дмитрия Донского случилось то, чего инок Григорий больше всего боялся. Шиш-доглядчик из своей же монастырской братии усмотрел на груди Григория царский крест. Видел он подобный в сокровищнице Ивана Великого. Многим показывал тот крест боярин Семен Годунов, дабы шиши знали, кого искать. И предостерег Всевышний инока Григория в одном: разбудил его в тот миг, когда шиш исподнюю рубаху на его груди распахнул. Случилось сие в час отдыха после полуденной трапезы. Схваченный за руку монах отделался шуткой, а вскоре скрылся из обители. Инока Григория словно огнем обожгло: донесет. И он, не мешкая, собрал в суму кой-какие вещички, спрятал ее под сутану и пришел к игумену, показал деньги, отпросился из монастыря:
– Избавь от греха, преподобный отец, обещал ноне принести долг.
– Иди, раб Божий, да к вечерней молитве вернись, – велел игумен и благословил: – Во имя Отца и Сына…
И Григорий покинул Чудов монастырь, покинул Кремль, в стенах которого в молитвах и труде провел два года и в который думал вернуться в подобающем его праву звании. Он благополучно добрался до Донского монастыря, нашел в посаде дом Сильвестра.
Ведун уже приготовился к дальней дороге. Сам он тоже оделся в монашеский наряд. Катерина уложила в две сумы дорожные припасы: хлеб, колобушки, кокурки с запеченным яйцом, вяленого мяса, луку, соль, баклагу с вином – все, что давало возможность путникам не заходить в города и села, дабы не оказаться в руках приставов. Перед заходом солнца, пока заставы были еще открыты, Сильвестр и Григорий покинули Москву.