Великий и Ужасный - 2
Шрифт:
— Меня поражает твой оптимизм, Бабай! — квохтал Хуеморген. — Сначала тролль, теперь — киборг!
— А до этого — гном, осьминог и две орчанки! А еще — куча гоблинов и полдюжины снага. Слушай, господин Дюрхденвальд, мои слова и внимай им, подобно великому откровению… — я воздел очи к небесам и проговорил замогильным голосом: — Оптимизм и пессимизм есть последствия недостатка информации!
— И что, и что? Ты сейчас вот так по щелчку просто возьмешь — вынимешь пятьдесят тысяч денег из задни… — Хуеморген осекся.
Наверное, вспомнил, как я взял — и вынул десять тысяч денег. И
— Ладно, — сказал я и сунул лапу за пазуху. — Гля, что у меня есть.
В обычном пластиковом зип-пакете дешевым блеском посверкивали что-то около восьми десятков черненьких матовых колечек с невзрачными камешками.
— А-ху… Ах у ели, ах у елки! Ах у ели злые волки! — вовремя перестроился гном, заметив рядом с нами Шерочку и Машерочку.
При дамах ругаться — некультурно. А мы народ вежливый, нам такое невместно. И занавески мы тоже не трогаем, правило такое в Орде.
— Вы о чем там шепчетесь? — поинтересовалась Шерочка.
— У вас там мальчиковые секреты? — подпела ей Машерочка. — Вы там материтесь между собой, а нам не разрешаете, да?
— Да не, какой там! — тут же засуетился гном. — Я Бабаю что говорю? Вот, мол, я как знатно уху ел давеча! А он мне — надо и нам, стало быть, уху есть, всей Ордой…
— Да какая тут уха? — презрительно отмахнулись орчанки. — Это из морской рыбы-то? Вот у нас в Сибири — там уха!
Когда две эти урукские занозы в заднице отвлеклись, чтобы потроллить тролля по поводу его набедренной повязки и того, что она скрывала, гном зашипел на меня со страшными глазами:
— Ты ващ-щ-ще понимаеш-ш-шь? Ты ващ-щ-ще представляешь, сколько это стоит?
— Для этого у меня ты есть, — похлопал его по плечу я. — Но всяко больше пятидесяти тысяч, правда? Как думаешь — мы сможем позволить себе ставку менеджера по безопасности и инструктора по шейпингу?.. То есть — по боевой подготовке, конечно.
Когда вся наша толпа проходила мимо «Надыма», каждый из бойцов с Проспекта посчитал своим долгом харкнуть на дверь заведения Густава Игельшнойцхена. Меня терзали смутные предчувствия по поводу того, что бизнес бывшего местного авторитета ожидали тяжелые времена. Репутация такая штука: зарабатывается долго, портится в один момент. Похоже, выводы о том, что Густав был в курсе налета ермоловских дружинников на Маяк и никого не предупредил, и ничего не сделал, появились не только в моей голове.
Я впервые делал эскиз. Ну, то есть взял листочек бумажки, карандашик, сел за один из свободных столиков в углу нашего ресторанчика и принялся рисовать Ловец Снов. Зачем? Потому как истории Хурджина про явившегося ему духа Садзынара, да и тема с прикончившим старого Резчика магом-менталистом мне покоя не давали. А еще — припомнились слова кого-то из опричников в самый момент моего попадания в этот мир. Тогда разговор, кажется, зашел о том, что Резчик-де всю комнату бы уже расписать успел, и никакие маги ему были бы не страшны, кроме менталиста.
Это наводило на мысли о том, что талант Резчика не ограничивался сугубо одними татуировками. Однако как сделать так, чтобы всякие каляки-маляки, к примеру, на стенах «Орды» заработали в качестве охранного оберега? Менталистов-то в Государстве Российском было не так, чтобы очень много, и ни один из вариантов принадлежности к тем или иным силам таинственного убийцы урука Садзынара мне не нравился. Очень там всё плохо было, с этими менталистами, я бы даже испугался, если бы умел. Потому в первую очередь озаботиться нужно было какой-никакой защитой именно от них! Ну и что, что раньше Резчики черных уруков такого не делали? Они и члены на лбу никому не набивали, например.
Учитывая тот факт, что художник из меня — аховый, вазюкал карандашиком по бумажке я оченно долго, аж пар из ушей шел. Ловец Снов — это в основе своей паутина, вплетенная в магический индейский круг, и всякие цацки-бряцалки вокруг. Перышки там, ракушечки, бахрома. Сложно, в общем. Это не серп и молот накорябать, это целая композиция! Но то ли у Сархана, моего реципиента, с художественными способностями было несколько лучше, чем у меня, то ли я за это время натренировался — получалось вполне симпатично.
— Бабай, — произнес знакомый голос, в котором лязгал металл. — Никогда не думал, что приду к тебе с какой бы то ни было просьбой, но…
— Садитесь, Кузьма Демьяныч! — я карандашом почесал затылок, а свободной рукой отодвинул стул. — Витенька-а-а-а! Сделай нам два кофе, таких крепких, чтоб мы тут через пятнадцать минут по потолку бегали, а?
— Ага! — откликнулся Витенька.
Он вообще-то был героем дня, наш зоотерик. Гоблины сняли его со всех возможных ракурсов, и теперь осьминог-многостаночник… То есть — многопистолетчик — заполнил собой весь интернет. Двадцатисекундное видео, за которое Витенька расстрелял из короткоствола штук сто хтонических летучих свиней завирусилось, на этот клип наложили всю возможную музыку — хитовую и не очень, ускорили, замедлили, раздербанили на мемасы и объединили с какими-то другими мрачными творениями сетевого коллективного разума… Короче, мои танцы с кардом у статуи Медеи занимали почетное четвертое место в топе видеохостинга. Хотя стоило признать — второе и третье тоже занимали видосы с моим участием — это были разные кусочки нашей зачистки Маяка от темных.
А Витеньке уже писали невесть откуда взявшиеся многочисленные поклонницы и намекали на всякое-разное. Так что, принеся нам кофе, юный осьминог в одном щупальце удерживавший смартфон, то краснел, то бледнел, то фиолетовел, а порой даже шахматнел… Шахматизировался? Становился подобен шахматной доске — по цвету. В клеточку.
— Бабай… — с очень странным выражением лица спросил он. — А что такое тентакли?
Я просто ударился лбом о стол так, что брякнули чашки, и некоторое время пытался сдержаться, удавливая в себе безумный ржач и кучу всяких скабрезностей, а потом со всем старанием выговаривая слова, произнес: