Великий казахский роман
Шрифт:
Сауенджусан
В темноте алопламенное, зловещее пятно продолговатой формы медленно разделяется на два рубиновых огонька. Это – глаза, маленькие, круглые, близко посаженные, дикие, мерцающие холодным блеском в темноте. Взгляд тупой и полный злобы, но незаинтересованный. Взгляд как бы исподлобья: голова то поднимается, то опускается ритмичными движениями. В промежутках видны желтые, похожие на семена в томате или паприке, клыки. Маленькие уши заострены. Напоминает собаку или волка, гиену, пожирающую падаль. Но это не гиена и не волк. Это свинья, большая, хищная, наводящая ужас свинья. Свинья, снятая на видео с дрона-разведчика «Eagle». Ее мощные челюсти кромсают мягкую, влажную плоть, а клыки методично разрывают ее. Кажется, они сейчас прорвут белый войлок, на который проецируется видеоизображение, снятое с дрона.
Видео заканчивается, проектор гаснет – и в большом просторном шатре Райымбека становится темно. Темно и тихо на протяжении красноречиво долгой минуты, пока наконец вышедший первым из оцепенения хозяин не просит подать свет. Его гости один за одним тяжело вздыхают; иные шепчут: "Астапыралла… Кудай сактасын…"; напряжение медленно выветривается из шатра.
Наконец слово берёт Райымбек:
– На нашу землю совершено нападение. – говорит он громогласно. – Нас, мусульманский народ, полновластных хозяев земель Семиречья, пытаются запугать, прогнать или уничтожить. Грязные чудовищные животные неверных, иноземных захватчиков одним своим появлением пятнают нашу священную землю. Этому должен быть положен конец. Мы должны объявить святой джихад, джихад меча, китайским захватчикам…
Тут его прерывают:
– Райымбек ага, а вы муфти? Или хотя бы молда?
– Н-нет, – отвечает Райымбек. Он смущён. Его брови лезут вверх от неожиданности.
– Тогда вы не можете объявить святой джихад или, как вы выразились, джихад меча. Такое дозволено только духовному главе общины. А вы, при всем моем уважении, даже не светский глава.
Эту речь голосом следующего, привыкшего методично разъяснить что-либо, человека произносит Рыскулбек. Он предельно собран и корректен. Однако в его тоне сквозит некая поучительность, свойственная взрослым интеллигентным казахам. Словно сделав паузу между абзацами, он продолжает:
– Джихад меча, или малый джихад, может объявить только мусульманский глава общины. Светский же правитель может объявить газават – войну за свой народ и против его притеснения. Но я не вижу здесь никакого правителя.
В разговор вмешивается нетерпеливый Абылбек, близкий друг и да Райымбека.
– Джихад, газават, разве есть разница? Когда китайцы приходили к нам через Джунгарские ворота, наши батыры что, спорили, кто и как объявит войну? Просто выходили и…
– Вот именно, что спорили! – подхватывает пламя разговора Абдырбек, – из-за этого распалось Казахское ханство. Мы уже и так потеряли Заманбека, и можем потерять многих. Поэтому я считаю, что Райымбек прав. Пусть он возглавляет нашу войну.
– Я тоже за Райымбека! – горячо поддерживает Абылбек.
Кемелбек говорит: – Я тоже!
Габитбек ему вторит: – И я!
Келдибек, Сапарбек, Сайрамбай кучкуются вокруг Рыскулбека. Они молчат. Рыскулбек тоже молчит. Повисает тревожная пауза. Наконец Рыскулбек встаёт, пристально смотрит на Райымбека со товарищи, затем поворачивает голову к выходу и начинает уходить.
– Постойте! – вмешивается молодой Аламан. Рыскулбек останавливается в двери юрты. – Я знаю, что сейчас произойдёт. Пять аулов откочует, наверное, на юго-восток, туда, откуда они прибыли. Наверное, вы думаете, что пока это вас не касается. Наверное, вы поскорее поспешите домой, к своим семьям и скоту, чтобы, может быть, запастись едой, починить технику, укрепить запасы топлива. Чтобы, в случае чего, быть готовыми. А может, вы просто махнете рукой на сегодняшнюю встречу и понадеетесь, что это коснётся соседа вашего соседа или, в крайнем случае, вашего соседа, но до вас не дойдёт. Так всегда было. Все так думали. Казахские батыры так думали. Ханы так думали. А потом лежали с отрубленными головами непонятно где.
– Верните голову! – кто-то решился пошутить, но его быстро загасили. Все внимательно слушали молодого бека.
– Китайцы, джунгары, кыргызы, русские – все пользовались нашей разобщенностью. И завоевывали наши земли, жайлау за жайлау, надел за наделом. А соседи бежали. Или смотрели. Или закрывали глаза. Когда пылала наша столица, объятая радиоактивным пламенем. Когда нас выселяли из наших городов. Мы зажмуривались. Отворачивались. Убегали.
Я не знаю, это газават, или джихад, или что-то ещё. Просто нам надо объединиться против общего врага с острыми клыками и мерзкими круглыми глазками. Не знаю, сможем ли мы его победить, но по отдельности даже пытаться не надо.
Он умолает. В юрте замирает ттишина. Наконец Рыскулбек тихо подходит к Аламану и треплет его за плечо. С другой стороны подходит Райымбек. Аламан аккуратно обнимает каждого из двух великих мужей за поясницу, и трое мужчин обнимаются.
Конец ознакомительного фрагмента.