Великий князь
Шрифт:
– Как твое крестильное имя, и как звалось твоя деревенька?
– Аглайка...
Едва слышно всхлипнув, юная селянка на удивление твердо закончила:
– Гуреевкой все называли.
– Девица Аглая, подтверждаешь ли ты, что сей мурзенок Багаутдинка с подручными татями своими творил душегубство и разбой в деревне Гуреевке?
– Да!
Ухватившись за рукоять боевого ножа на поясе излишне расслабившегося постельничего стража, девушка замерла. И не от того, что ее руку тут же перехватили, а сзади к горлу приставили сразу два коротких клинка -
– Дайте ей нож. Что ты хотела утворить с ним, дева?
Дернувшись, когда странное оцепенение прошло, Аглая сквозь набухающие слезы призналась, что мечтает взрезать кое-кому горло.
"Еще и крови не боится!.. Хорош подарок. Ладно, теперь небольшое представление для зрителей".
– А о душе своей ты подумала?!..
Неожиданным рывком прижав к себе мстительницу, Дмитрий вдохнул идущий от волос горьковатый запах полынного мыла, и сам коснулся губами нежного ушка:
– Успокоится ли она, если отпустишь этого душегуба столь быстро и легко? Простишь ли ты себе такое попущение?..
Из бессильно повисшей девичьей руки выскользнул-выпал короткий клинок, заблестев под лучами вечернего солнца. Выразительный жест Дмитрия, и в опустевшую ладошку бережно всунули нагайку со свинчаткой на конце - сам же он положил руки на девичью талию, крайне осторожно делясь своей силой с новорожденным средоточием.
– Покажи мне, дева, как ты любила ушедших родичей. Покажи, как ты умеешь ненавидеть тех, кто их отнял!
Легкий толчок, и живая стрела по имени Аглая в пять шагов настигла свою цель, сходу зацепив безусое лицо недавнего мучителя.
Сш-шлеп!
– А!..
Сш-шлеп! Сш-шлеп!!!
Умения у нее было немного, это правда. Зато ярости было хоть отбавляй, а проблему с силами Дмитрий взял на себя, отчего каждое второе-третье касание свинчатки легко вспарывало одежду и плоть, питая плеть свежей болью. И кровью, чьи капли потихонечку смывали ее ненависть, принося вместо нее странное тепло в животе и груди...
Сш-шлеп!!!
– Веселитесь?..
К задержавшемуся у палаток лазарета царевичу и его ближникам потихонечку присоединялась Большая свита. Захарьины-Юрьевы, Челяднины, Курбский, Шереметев, два княжича Сицких, являющихся дальними родственниками со стороны покойной царицы Анастасии, княжич Палецкий и еще чертова дюжина представителей наиболее знатных и богатых княжеских и боярских родов царства Московского.
– Это кого там охаживают?
– Когда за стол-то сядем?..
– Неумеха! Я раз волка с одного удара упокоил, а эта дурында все возится.
– Эка невидаль, волка. А двух куропаток не хочешь? Прямо из под копыт вспорхнули, а я их - р-раз!!!
– Молчать рядом с лазаретом!
Не выдержав, наследник трона все же рявкнул на Большую свиту. А затем и вовсе двинулся вперед - нет, он бы с превеликим удовольствием и дальше отслеживал и накачивал силой девичий Узор, но видно, не судьба...
– Ждите здесь.
Пока еще живой племянник Табан-мурзы в своих попытках избежать от жгучей муки отдалился от крайней палатки с красным крестом на целых двадцать шагов - но помогло ему это мало. Конечно, большая часть ударов пришлась на подранные штаны-шаровары и стеганный кафтан без рукавов - но и той малости, что дошла до тела, вполне хватило. Залитое кровью лицо, исполосованные руки и низ живота. И горло, по-прежнему отказывающееся выдавать громкие крики. Зачем же тревожить покой раненых порубежников истошными воплями?
– Хорошая девочка.
Забрав и отбросив в сторону отяжелевшую от горячего багрянца нагайку, Дмитрий слегка подтянул мстительницу к себе.
– Тебе легче?
Шапка некогда иссиня-черных, а теперь седых волос дрогнула в молчаливом согласии. По-хозяйски обняв гибкую талию, царевич стал еще чуть-чуть ближе, распорядившись вполголоса:
– Лекаря сюда!
Почувствовав, как тело под руками напряглось, четырнадцатилетний целитель, известный своим милосердием и частыми молитвенными бдениями, едва заметно улыбнулся:
– Ты ведь не хочешь, чтобы он умер...
– Хочу!!!
Развернув девицу к себе лицом, первенец великого государя с ласковой укоризной закончил пояснять:
– Умер до того, как сядет на кол?
Взяв затянутой в черную замшу перчаткой подбородок, Дмитрий слегка его поднял - так, чтобы ее зеленые глаза попали в плен его синих омутов, медленно наливающихся пугающей чернотой.
"Сильная усталость-опустошение, мучительное сожаление, тоскливая горечь и легкий оттенок едва теплящейся надежды... И страх - да какой сильный! О, вот и желание что-то попросить. Ну что же, не будем ее мучить неизвестностью".
– Хочешь служить мне?
Едва заметно вздрогнув, юная девушка отшатнулась на шаг назад - но только для того, чтобы согнуться в земном поклоне.
– Мой господин.
"Быстро соображает. Прямо не девица, а одни сплошные достоинства".
Подозвав одного из постельничих стражей, Дмитрий распорядился устроить Аглаю в полном соответствии с ее изменившимся положением. То есть личный шатер, новая одежда, еда со стола самого царевича - и обязательная охрана новой личной ученицы государя-наследника Московского. Сам же он, словно бы потеряв интерес к новому приобретению, вернулся к свите - пока та, бедная, совсем не исхудала.
– Ну, а теперь-то - вечерять, Димитрий Иванович?
Едва заметно кивнув, первенец великого князя взлетел в седло аргамака - после чего в тройном кольце (из ближников, затем Большой свиты, и собственно царевичевой стражи) проследовал в самую середку воинского стана, на скромный походный ужин. Бараньи ребрышки с гречневой кашей, куриные грудки в медовом соусе, мелкая речная рыбешка, обжаренная с маслом и мукой, свежая выпечка, слабенькая (зато сладкая) мальвазия... Правда, сам он особого аппетита не проявил, ограничившись небольшой пиалой с крепким куриным бульоном и пшеничной булочкой - зато родовитая молодежь наглядно продемонстрировала, что все тяготы и лишения порубежной службы никоим образом не сказались на ее отменном аппетите.