Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

Вяземский Юрий Павлович

В первую очередь — Фабий Максим. Он, как ты помнишь, был уже весьма приближен к Августу и продолжал покровительствовать Фениксу. Дальнейшая судьба поэта Фабия беспокоила не меньше, чем меня, и он, зная о наших дружеских отношениях, снабжал меня предостерегающей информацией иногда через свою нежную жену Марцию, а иногда лично встречаясь со мной. Феникса предупреждать и образумливать в ту пору было, можно смело сказать, бесполезно.

Далее — Секст Помпей. Помнишь, этот молодой человек входил когда-то в число адептов Юлии? Адептов потом распустили. Но этот Помпей поразительным образом был в курсе всех событий, происходивших в августейшем семействе. Я тогда понятия не имел, откуда он черпает свою информацию. Но, несколько раз убедившись в ее достоверности, стал на нее полагаться. С Помпеем мы легко и быстро сошлись. Он был натурой весьма общительной, восхищался Фениксовой поэзией и в обмен на мои воспоминания о юности Феникса и о некоторых его любовных похождениях рассказывал мне много интересного из жизни добродетельной Ливии и ее ближайшего окружения… Само собой разумеется, я рассказывал Сексту только то, что все в Городе знали, а он делился со мной сведениями, которые я иными способами ни за что бы не мог добыть.

Еще были Салан и Цельс. Люди тоже весьма информированные. Салана пригласили воспитателем к Германику, старшему сыну погибшего Друза, а Цельс Альбинован — он был младшим братом Педона Альбинована — Цельс изучал тогда медицину под руководством престарелого Антония Музы… Помнишь, кем был Муза?.. Совершенно верно! Личный врач Августа, следовавший за ним повсюду, так как из-за своих частых и разнообразных заболеваний принцепс без врача не мог обходиться, — вот каким человеком был Муза Антоний!.. Ну, а Цельс у этого Музы слыл любимым учеником… Ты понимаешь, на что я намекаю?

Так начал Вардий и продолжал:

II. — Тиберий на тот год был во второй раз избран консулом. Из Рима он теперь почти не выезжал, но часто из своего дома в Каринах, где обитала его жена Юлия, перебирался жить к Пизону Младшему, своему коллеге по верховной магистратуре, — Гней Кальпурний Пизон был избран вторым консулом. Тиберий якобы следовал обычаю Августа, который некогда также подолгу гостил у своего друга Мецената. Но все прекрасно понимали, что дело тут не в подражании Первому среди равных, а в том, что дочь этого Первого, как говорится, стоит у своего мужа поперек горла.

Юлии это, впрочем, было на руку, и, когда Тиберий гостевал у Пизона, она часто принимала Феникса и Юла в каринском своем доме, а когда муж возвращался домой, встречалась с ними в домах, где жили ее многочисленные кузины, дочери тетки ее Октавии, умершей четыре года назад: две Марцеллы и две Антонии. С этими Марцеллами и с этими Антониями Юлия с некоторых пор установила близкие отношения, приглашала их к себе и наведывалась к ним, особенно привечая овдовевшую Антонию Младшую, бывшую жену Друза, а после нее — Марцеллу Старшую, жену Марка Валерия Барбата, и на третьем месте — Антонию Старшую, жену Луция Домиция Агенобарба, которого в последнее время стал стремительно приближать к себе великий Август. С Марцеллой Младшей, женой Юла Антония, Юлия тоже была подчеркнуто приветлива, но вот именно — подчеркнуто, а Юл Антоний, когда Юлина новая компания являлась к нему в дом, имел обыкновение подшучивать и подсмеиваться над хозяйкой дома, как будто специально для того, чтобы Юлия за нее заступалась и все видели, как Юлия ограждает достоинство его жены и как она с ней мила.

Стало быть, женское в основном окружение — две Антонии и две Марцеллы, неотступная и неизменная Феба, две вольноотпущенницы Ливии, Виргиния и Лелия, которые были направлены в услужение Юлии; и среди этого цветника, как правило, только двое мужчин — Феникс и Юл Антоний. Иногда к компании присоединялся Валерий Барбат, муж Марцеллы Старшей, и крайне редко — Домиций Агенобарб, и то лишь тогда, когда Юлия со спутниками и спутницами являлась в дом его супруги, Антонии Старшей.

III. — К Фениксу Юлия была неизменно доброжелательна, — продолжал Вардий, — радостно его приветствовала, на трапезах предоставляла ему почетное место, оживленно беседовала с ним на различные темы, чаще всего о поэзии или о театральных представлениях, интересуясь его мнением о каждом актере. С Юлом же, наоборот, обращалась небрежно, насмешливо и порой даже резко.

Один раз в доме Марцеллы Старшей, в присутствии Домиция Агенобарба Юлия потребовала, чтобы Феникс прочел им несколько своих любовных элегий. А после того, как он выполнил ее требование, со своего ложа перебралась на ложе Феникса — они возлежали за трапезой, — прижалась, обняла и принялась восхвалять его, как она выразилась, прочувственную и проникновенную поэзию…Речь в стихах, чтоб ты знал, шла именно о том, как любовник тайно и хитро проникает в дом своей возлюбленной и что они оба чувствуют, сплетаясь в жадных объятиях.

Во второй раз в доме Юла Антония, по какому-то пустячному поводу затеяв склоку с хозяином дома, Юлия так на него разгневалась, что встала из-за стола и велела Фениксу: «Уходим отсюда! Не могу видеть этого невежу!». И ушла от Антония в сопровождении Феникса, так, чтобы все это видели. И некоторое время шла по улице, опираясь на Фениксову руку, а носилки и Феба следовали за ними на некотором расстоянии… Феникса она вскорости отослала домой. Но этого никто из знакомых уже не видел.

В третий раз — еще чище! Феникс был неожиданно вызван в каринский дом. Он туда прибыл. Но в доме не оказалось ни Юлии, ни Юла, никого из обычной компании. Зато в атрии принимал своих клиентов и вольноотпущенников консул и муж Юлии, Тиберий Клавдий Нерон.

— О Тиберии я забыл сообщить тебе одну немаловажную деталь! — спохватился вдруг Вардий. — Полгода назад, когда Тиберий вернулся из Германии и на колеснице с овацией въезжал в Город, мы с Фениксом приветствовали его на Священной дороге. И он, представь себе, разглядел нас в толпе и Фениксу даже помахал рукой! Но через некоторое время вдруг начал хмуриться при виде его, а потом и вовсе перестал отвечать на приветствия Феникса, будто его не видел… Так вот, — продолжал Гней Эдий, — можешь себе представить каменное выражение лица консула, когда номенклатор теперь доложил о появлении Феникса!..

А вскоре после этого случая по городу стали распространяться игривые стишки, в которых описывалось, как любовник пришел на назначенное ему свидание и вместо возлюбленной встретил в дверях ее разгневанного мужа… Стишки были пошлые и бездарные — Феникс такие никогда бы не смог написать, даже если б очень старался. Но жадная до сплетен толпа в качестве поэзии, как известно, не разбирается. А эту стихотворную пошлятину сопровождала уверенная молва, что это, дескать, новая любовная элегия знаменитого Пелигна, очередное его горестное излияние.

IV. — Ливии, разумеется, доложили, — продолжал свой рассказ Вардий, — и к тому времени, подозреваю, уже несколько раз докладывали. Ведь Ливины вольноотпущенницы, Виргиния и Лелия, как некоторые подозревали, специально были направлены к Юлии, чтобы следить за каждым ее шагом. Да и любая из Юлиных кузин, какая-нибудь Марцелла или Антония, подвергнутая Ливиному допросу, запросто могла показать, что да, часто встречаются, Юлия особо его выделяет, много разговаривают, иногда шушукаются, порой отдаляются от компании.