Великий маг
Шрифт:
Мысли носятся в черепе, как вспугнутые тараканы, не могу сосредоточиться, все время вспоминаю этот зловещий голос и взорванный джип. Кристина ушла на кухню, что-то готовит, я включил жвачник, поискал новости. В местной подборке показывают новую, очень серьезную проблему мегаполиса. Сперва операторы долго снимали со всех сторон, как тысячи грузовых мусороуборочных машин подцепляют контейнеры с книгами и увозят на мусороперерабатывающий комбинат. Но, сообщил телекомментатор захлебывающимся от ликования голосом, так как резко увеличилось количество выбрасываемых
Я вспомнил, что город в последнее время в самом деле начал задыхаться от неубранного мусора: жители продолжают выбрасывать, сваливая уже поверх куч, на дне которых прячутся переполненные контейнеры. Ветер подхватывает и разносит бумагу, полиэтиленовые пакеты, раскатывает пустые пластиковые бутылки. Смрад и вонь быстро распространились по городу, врачи заговорили о приближающейся эпидемии.
В домах перестали открывать окна, резко вырос спрос на кондиционеры и дезодоранты. Мэр города срочно издал распоряжение мобилизовать добавочные грузовики помимо мусоровозов и немедленно вывозить книги за город. Там только что убрали технику из огромного котлована, откуда набирали для строительста щебень, в земной коре образовалась яма с отвесными краями, куда поместился бы весь Седьмой флот с приданными ему авианосцами, да и тот покоился бы глубоко-глубоко на дне.
На экране жвачника видно, как самосвалы подъезжают к краю, приподнимают кузовы, и книги сыплются на дно. Незабываемое зрелище, когда по краям гигантской впадины, размером с Аризонский кратер, стоят крохотные самосвалы, а из их металлических кузовов струятся серебристые ручьи, похожие на живую рыбу, из тысяч книг. На смену отъезжающим тут же подъезжают другие: несмотря на размеры котлована, отданного под новую городскую свалку, грузовиков город сумел выделить с запасом.
Появился улыбающийся советник мэра, сообщил, что проблема решается, вот-вот исчезнет, к тому же некоторые умельцы предложили вроде бы спасительное решение: сжигать книги в котельных. Правда, вскоре выяснилось, что нерентабельно.
Комментатор объяснил с издевкой, что когда книгами заполнили котлован на две трети, спохватились, в городе одних только книгохранилищ еще на два таких котлована, если не больше. Это не считая домашних библиотек, надо что-то предпринять еще, и вот тогда отцы города приняли решение – сжечь. Прислали бригаду доморощенных умельцев, те почти неделю возились, пробуя поджигать, наивные… Почему-то многим кажется, что книги, раз уж из бумаги, должны очень хорошо гореть. А вот хрен вам, ответили книги, и не пожелали загораться вовсе.
Пошли кадры, как пригнали первую машину, вылили пару бочек мазута, бросили факел. Пламя взметнулось жаркое, красное и с черной бахромой, траурное, коптящее. Рабочие стояли на краю котлована и радовались, что наконец-то конец их мучениям, вон какое пламя… но огонь вскоре начал опускаться, прижался к обугленным книгам, а затем погас вовсе.
Оказалось, что остальные книги загораться отказались. Страницы прекрасно горят поодиночке, или когда каждую смять в ком, но когда плотно стиснуты, то язычкам самого жаркого пламени никак не подобраться. Единственное, что могут – погрызть чуточку углы, попортить переплет,
Еще через трое суток пригнали цистерну с бензином, вылили в гигантскую яму, бросили факел. Пламя взметнулось жарче, чем если бы загорелась нефтяная скважина. Но когда огонь погас, подозрительно быстро погас, выяснилось, что книги на том же месте. Правда, верхний слой почернел и обуглился, а то и просто закоптился, но когда энтузиасты спустились в котлован и принялись ворошить сгоревшее, оказалось, что под первым тонким слоем лежат на десятки метров в глубину целехонькие, непотревоженные книги.
Еще неделю к котловану подгоняли машины и лили мазут, дизельное топливо, бензин и керосин. Костры полыхали такие, что спутники-шпионы то и дело подавали панические сигналы, принимая точку возгорания за термоядерные взрывы.
Наконец отцы города убедились, что сделать ничего не удастся. Верхний слой книг сгорает, но своими жизнями спасает остальные, а чтобы суметь поджечь их тоже, пришлось бы поднять на поверхность, растрепать, а то и порвать страницы.
По жвачнику промелькнуло интервью с замом мэра, сообщил, что принимается решение построить для уничтожения книг особый крематорий. Там будет сжигаться столько-то книг в час, огромное количество, а этот котлован с книгами придется просто засыпать землей, тем самым похоронив книги «по-человечески».
Я взглянул на часы, вздохнул. Пора. Сердце колотится, до чего же в неуютном мире живем. Уже не только из дома выходить страшно, но и в самом доме, в собственной квартире, трудно отыскать безопасный угол.
В пустом зале кафе в дальнем углу сидят двое. Один, в котором я сразу узнал Кричевского, трудится над огромным бутербродом, изредка прихлебывая из стакана. В стакане было нечто темное, коричневое, вроде кока-колы. Второй выглядит несколько проще, не столь аристократичен, но зато по-хозяйски раскинулся в легком плетеном кресле, на Кричевского посматривает снисходительно, как на младшего коллегу. Кричевский выглядит старше, чем на экране, и не столь импозантен.
– Здравствуйте, – сказал я.
Он рывком поднялся, протянул руку:
– Спасибо, что уделили время!.. Извините, что начал без вас, но проголодался чертовски… Это полковник Ищенко.
Больше ничего не добавил, а полковник, который Ищенко, пожал мне руку, сказал добродушным басом:
– В данном случае – шофер.
Возможно, это было нарочито, мол, даже шофер у Кричевского в таком ранге, но я не стал ломать голову, сел напротив Кричевского, повел носом в сторону стакана. У кока-колы не может быть такой сильный запах крепкого кофе.
– Не вредно?
Он засмеялся.
– Еще не проверил. Но пью со студенческой поры, когда приходилось по две ночи перед экзаменами… Увидел, как мой преподаватель, Зиновий Паперный, заказывает в буфете не чашку… чашечки у нас были с ноготок, а стакан, и с тех пор вот тоже…
– Он и у вас преподавал? – поинтересовался я. – Я его помню, прекрасный был человек…
– А с каким чувством юмора, – сказал Кричевский живо. – Лицо каменное, ни смешинки в глазах, не сразу и сообразишь, куда запрятал иронию!.. Редкий был человек.