Великий магистр
Шрифт:
— И?..
— Думаю, что ответить.
— Говори всё как есть.
— Всё сложно и, боюсь, не очень приятно…
14.12. Место под солнцем
Ну, вот я и сказал ей всё как есть. Хотя нет, лукавлю: я не стал говорить, что её заразили намеренно, чтобы она помучилась, а вместо этого представил всё так, будто это вышло случайно, как со мной. Ей и этого хватило, чтобы сначала впасть в истерику, потом — в шоковое состояние, а затем — в ступор. И это притом, что
Пока она лежала в прострации, я спрятал подальше всё оружие — на случай, если ей взбредёт в голову покончить с собой (этого тоже не следовало исключать). Она даже не шевельнулась, хотя ещё пять минут назад исчезновение пистолета заставило её весьма активно двигаться и говорить. Сейчас — ни оха, ни вздоха. Я даже забеспокоился: жива ли? Вроде бы жива — физически, а что до морального состояния… Тут я не решался ставить даже хотя бы примерный «диагноз». Всё было ещё впереди.
Несмотря на мороз градусов в пятнадцать, лежавший под ярким солнцем снег был уже не такой сухой и рассыпчато-хрусткий, как месяц назад. Он отяжелел, смёрзся, лежал плотной коркой и уже не сыпался с руки, как сахар. Слышались голоса птиц. Пахло весной. Щурясь на солнце сквозь радужные сливающиеся пятна на ресницах, я сидел на входе в палатку и втягивал ноздрями горький запах сосновой веточки. Как я не видел всего этого раньше? Солнца, деревьев, снега?
М-да. Самое время полюбоваться природой… Вот, сидел, любовался. Я, иголка. Моя нитка (а кто её спрашивал, хотела она ею быть или нет?) загибалась там, в палатке, а я тут… птичек слушал. И трогал слежавшийся снег. И ёжился от радужных лучиков на ресницах. Как идиот.
— Пристрели меня…
Беспокойная же мне досталась ниточка! Ну, никак не хотела она тихо лежать в мешке. В первый раз выползла на снег, как слепой котёнок с пистолетом, всё рвалась с кем-то воевать, теперь вот просила прикончить её.
— Чего сразу «пристрели»-то? Выживешь. Я же живой. Хоть через всё то же самое прошёл.
— Не хочу жить так…
Ну вот, так и знал. Правильно я сделал, что спрятал оружие: был бы у неё пистолет, непременно додумалась бы пустить в себя пулю. А сейчас, с вирусом-то, это вполне реальный и верный для хищника способ сведения счётов с жизнью. Хотя она ещё не совсем превратилась. Недохищник, но и уже не человек.
— Так, ты мне это брось, поняла? «Так» — это, типа, хищником? А хищники что — не люди? Ну, то есть… — Кажется, я что-то не то сказал. Вот ведь…
— Вот именно — не люди, — простонала она.
— И что? Да, они не такие, и что теперь? Убивать их? Это так же, как убивать людей из-за цвета кожи.
— При чём здесь это… Хищники пьют кровь.
— И?.. Они делают это, потому что иначе жить не могут. Они так питаются. Вот скажи, чем лучше люди? Такие ли уж они невинные? Убивают себе подобных совсем из других побуждений. А хищники… Вот волки, скажем, едят зайцев. Пищевая цепочка. Так в природе устроено. Кто-то кого-то ест. И мы же не возмущаемся! Никто же не предлагает: давайте, мол, бороться за права зайцев! Мочить этих гадов, волков, которые обижают бедненьких ушастых! Люди тоже кушают живых существ, даже разводят их специально для этой цели. Свиней, коров, птицу. И убивают их пачками, и жрут! А из кровушки их, заметь, колбасу делают. И чего только, кроме колбасы, из неё ещё не делают! Есть десятки блюд из крови. И что? Никто даже не думает за это называть людей кровососами!
Ух ты, надо же, как я расходился… Когда это я успел стать защитником прав хищников? Ещё недавно сам их убивал… Да, стоило попасть в их шкуру, как всё круто поменялось. И понимание пришло, и оправдания находятся. Забавная всё-таки штука — жизнь.
— Всё это не то, — не соглашалась моя нитка. Едва живая, а туда же — спорить. — Нельзя пить кровь людей…
— Надо же! Кто тебе сказал? — усмехнулся я. — Где такой закон прописан?
— В Уголовном Кодексе…
Потрясающая логика. Я не мог на неё налюбоваться.
— Золотце моё, а кто тебе сказал, что к хищникам применимы людские законы? Даже у людей в разных странах разные законы, а тут — вообще другая раса. Со своими законами и своей моралью. Мы просто стоим выше людей в пищевой пирамиде, вот и всё. Никакие кодексы тут не вписываются. Тут простые законы природы действуют. А их нет в кодексах.
— Не сравнивай людей с животными… Это всё не то, — простонала она. — Человек обладает разумом…
Мне даже стало её жалко — этот спор отнимал у неё много сил, а ей надо было ещё превращение перенести. Ладно, всё, последний аргумент — и прекращаем.
— Почему не сравнивать? Разве человек — не животное? К млекопитающим относится, если не ошибаюсь. И разум тут ни при чём. Почему существа с высокоразвитым разумом не могут участвовать в природных отношениях? Люди — часть природы, не забывай. И хищники — тоже. Я скажу тебе, что это за война, золотце. Это война не за какие-то нравственные идеалы, гуманизм и прочую лабудень. Она — за место под солнцем. Люди хотят оставаться венцом творения, царями природы. И не хотят мириться с тем, чтобы их кто-то кушал! Может, зайцы, если бы могли, тоже повоевали бы против волков, да не могут. Ни мозгов не хватает, ни силы. А у людей хватает… И мозгов, и желания быть господствующей расой на этой несчастной планетке. Потому они и хотят уничтожить хищников. И не ищи тут высоких идей. Всё гораздо проще и непригляднее.
— Я тебе не верю… кровосос… — пролепетала она, закатив глаза.
Кажется, превращение вступило в следующую стадию. Я печёнкой чуял: внутри у лейтенанта что-то происходило. Всё меньше в ней оставалось человеческого, уступая место вампирскому, даже запах её менялся. Он уже не был таким соблазнительно-вкусным…
— Не верю твоим циничным рассуждениям, — бормотала она, а сама уже была на грани забытья.
— Тихо, тихо, — сказал я. — Не разговаривай. Береги силы. Они тебе ещё понадобятся, чтобы как-то выдержать это. А там уже легче станет.
Когда станет легче, было ещё неясно, а пока у меня имелись все основания опасаться, как бы моя нитка не отдала концы. Даже мне самому было рядом с ней не по себе, я реально чувствовал отголоски её мучений своей шкурой. Как-то душно и нехорошо мне стало в палатке… Хоть и не следовало оставлять её сейчас одну, я всё-таки вышел на свежий воздух.
И сигарет не было. Я с досадой смял пустую пачку. Вместо сигареты я стал грызть сосновую веточку — просто чтобы во рту что-то было. Неважная замена, но всё-таки…