Великий натуралист Чарлз Дарвин
Шрифт:
Дарвину повезло: его тутор, мистер Шау, любил конские скачки, высоко ценимые всеми студентами, и поэтому не противодействовал им в проявлении этой склонности. Дарвин, любивший верховую езду, увлекся конным спортом, охотно изучал приемы, которыми коннозаводчики получали ценнейшие породы лошадей, посещал скачки и знал родословные многих знаменитых лошадей.
Начальство одобрительно относилось к состоятельному, веселому, почтительному студенту, занимавшему отдельное помещение и вовремя сдававшему экзамены. А Чарлз без особого труда подчинялся университетским правилам и постановлениям, а также неписаным
Под влиянием некоторых из своих друзей Дарвин полюбил живопись и гравюру. Часами простаивал он в галерее Кембриджа перед картинами… Хранитель музея рассказывал ему о мастерах-художниках. И позднее, в Лондоне, Дарвин часто посещал Национальную галерею, наслаждаясь прекрасными произведениями искусства.
Одного своего приятеля Дарвин всё пытался сделать жуковедом. Это ему не удалось. Зато тот вовлек Чарлза в музыкальный кружок.
Наслаждение музыкой он считал наслаждением высшего порядка. Когда, путешествуя, Дарвин поднимался на Кордильеры, то, восхищенный дикими красотами их, он воскликнул: «Кому не суждено созерцать природу во всем ее величии, тот пусть вообразит себя в концерте, где исполняется образцовое произведение образцовым оркестром…»
Дарвин часто подсмеивался над собой, утверждая, что он не обладает никаким музыкальным слухом.
«Мои музыкальные друзья, — рассказывает он, — вскоре подметили это и очень потешались, делая мне иногда экзамен, состоявший в том, что я должен был угадывать знакомые мне мотивы, когда их играли быстрее или медленнее, чем следовало. „God save the King“ [17] при таком исполнении являлся для меня неразрешимой загадкой. Был еще один человек с таким же дурным слухом, как у меня, и, странно сказать, он немного наигрывал на флейте. Однажды, к великому моему торжеству, я победил его на одном из этих экзаменов».
17
Английский гимн.
Дарвина часто видели гуляющим около церкви при Кинг Колледже. Там был прекрасный хор, который он слушал в таком экстазе, что дрожь пробегала у него по спине.
Иногда он наслаждался звуками песнопений во время репетиций хора, даже приглашал певчих к себе на дом, чтобы получить высокое удовольствие от их пения.
С годами эти склонности к искусству ослабевали и вытеснялись одной-единственной — к науке.
Однако воспоминания о прежних наслаждениях произведениями искусства остались у Дарвина до глубокой старости и вызывали сожаление о том, что они утрачены.
Что касается академических занятий, то можно прямо сказать, что ими Чарлз Дарвин, как и в Эдинбурге, совсем не обременял себя. И слова его о том, что «три года, проведенные в Кембридже, были так же потеряны мною, как и годы, проведенные в Эдинбурге и в школе», которые он часто повторял, в этом смысле справедливы.
Каждый экзамен по-прежнему оставался для него трудным делом. В письмах того времени Дарвин говорил о них, как о чем-то ужасном, а одному из своих друзей, Фоксу, он писал: «Я выдержал экзамен! Выдержал! Выдержал! Выдержал! Я готов исписать целый лист этим великолепным словом…»
Дарвин пытался изучить математику, но никак не мог возбудить в себе интерес к алгебре. Мнимые величины и бином Ньютона оказались для него выше всех горных и научных высот, которые он потом преодолевал. А вот геометрия ему по-прежнему нравилась за логичность доказательств.
Зачитывался Дарвин книгой Пейли «Естественная теология».
По существу, это была первая и единственная прочитанная им в студенческие годы книга, систематически излагавшая курс биологии.
Но какой курс!
В нем автор на ярких фактах из зоологии, ботаники, анатомии человека и сравнительной анатомии старался доказать, как много целесообразного в жизни и строении живых организмов, потому что все они созданы творцом по заранее обдуманному плану в полном соответствии со средой, в какой он назначил им обитать.
Книги Пейли долгое время были основными учебниками в английских университетах.
Читая богословские книги, Дарвин не особенно останавливался на содержании их. Его больше интересовало другое: логичность рассуждений, стройная цепь выводов и посылок к ним.
Логика Евклида и богословских книг доставляла Дарвину истинное наслаждение. «Тщательное изучение этих книг, без попытки задалбливания их содержания, составляло, как мне тогда казалось и как я до сих пор убежден, всё, что только я вынес полезного из всех моих университетских занятий в смысле воспитания ума».
Стал ли Чарлз верующим теперь, в Кембридже, готовясь быть пастором? Пришел сюда он равнодушным к вопросам веры, но здесь, в атмосфере, насквозь пропитанной богословием, не укрепилось ли его решение стать священником?
Нет, наоборот! Его товарищ по Кембриджу, Герберт, рассказывает, как однажды между ним и Чарлзом зашел разговор о предстоящей им профессии: «Дарвин спрашивал меня, мог ли бы я ответить утвердительно на обращенный к посвящаемому вопрос епископа: „Верите ли вы, что вы внутренне подвигнуты святым духом“… и т. д., и когда я ответил, что не мог бы, он сказал: „Я также не мог бы, и поэтому я не могу сделаться духовным“».
Дарвин, еще в детские годы любивший собирать жуков, сблизился с группой студентов, увлекавшихся энтомологией. Обладая великолепной памятью, он поразительно точно знал свои коллекции и не упускал ни одного жука, которого до этого еще не было у него. Правда, Дарвин их не изучал, не анатомировал, а только собирал. Все кембриджские жуки имели своих представителей в его коробках, каждый под своим номером и названием, о чем Дарвин очень заботился.
Безудержная страсть к собиранию жуков привела его однажды к комическому положению. Содрал он кору со старого дерева, в надежде обнаружить что-нибудь интересное. И действительно, тотчас заметил двух редких жуков. Схватил одного из них левой рукой, другого — правой и вдруг увидел третьего, не менее замечательного. Не думая, Дарвин в одно мгновение сунул тогда жука, который был в правой руке, себе в рот.
«Но, о ужас! тот выпустил едкую жидкость, которая обожгла мне язык, — рассказывает Дарвин, — так что я должен был выплюнуть его, причем, конечно, потерял его так же, как и третьего».