Великий перелом
Шрифт:
— Как прошел день? — поинтересовалась супруга, обнимая Фрунзе.
— Тяжело. Но плодотворно. — мягко ответил муж, улыбаясь.
— А у нас все готово. Только тебя и ждали.
— Что готово?
В этот момент из комнаты, не выдержав, выбежал его сын. Не усидел. Бросившись к отцу на ручки. Следом выглянула улыбающаяся дочь.
В квартире уже все собрались.
День рождения.
Сам-то он о нем совсем и забыл или скорее забил. Даже с работы пораньше не стал уходить. Однако здесь были все — и мама, и тесть с тещей, и друзья-товарищи, и кое-кто из коллег. Целое столпотворение. И все они пришли его поздравить.
Тесно вышло.
Можно даже сказать, что едва ли не друг у друга на головах. Но никто не был в обиде. Все эти люди привыкли к лишениям и трудностям. Поэтому такие посиделки их не смущали.
— С днем рожденья! С днем рожденья! — закричали гости, когда он переобулся и вошел в залу с детьми на руках.
Сзади его обняла молодая супруга. И он как-то оттаял. Не хотел же праздновать. Но все равно — собрались. Тайком от него. Вон — даже Дзержинский пришел, с которым сегодня по работе пересекались. И молчал же. И не только он…
Фрунзе растаял.
Это было неожиданно и приятно.
Так-то он праздновать не хотел. Работы было слишком много, чтобы отвлекаться на такие торжества. С 1 января 1927 года были утверждены новые уставы, форма, личные звания и знаки отличия, награды и масса новых наставлений, принятых совокупным единым пакетом. И теперь это требовалось внедрить на практике, а не на бумаге.
Так что нарком от усталости иной раз едва не падал.
На местах дела буксовали.
В частях постоянной готовности, понятно, все прошло довольно гладко. А вот дальше… доходило местами до откровенного саботажа.
[1] В селе Захаровка Тираспольского уезда Херсонской губернии. Ныне — это Одесская область.
Часть 1. Глава 2
1927 год, февраль, 5. Москва
— Как твое самочувствие? — поинтересовался Фрунзе, входя к Дзержинскому.
— Не дождетесь, — шутливо ответил он, запомнив понравившуюся присказку Михаила Васильевича.
— И это хорошо. — расплылся в улыбке нарком. — Но выглядишь уставшим. Замученным. Мда. Уезжать на юг и бросать дела нам обоим чревато. Надо бы где в ближайшем Подмосковье сделать санаторий. С процедурами, бассейном, массажем и диетическим питанием. Чтобы и здоровье поправлять, и руку на пульсе держать.
— Не будет ли перегибом? — немного нахмурился Феликс Эдмундович.
— Так не только для нас. Что в РККА, что ОГПУ и НКВД хватает людей, что надорвали свое здоровье на работе. И их нужно лечить. Вот — подобрать врачей, процедуры и вперед. Пускай оздоравливаются. Ну и мы заодно.
— Ну если так, то да.
— Я слышал, что в Сиаме или где-то в тех краях есть настоящие мастерицы массажа. Даром что женщины. И не смотри на меня так. Никакого разврата. У них культура массажа очень развита. А это, по сути, мануальная терапия, которая сильно улучшает состояния тела. Особенно при такой как у нас — сидячей работе. К ним бы я еще добавил какой-нибудь спорт легкий. Плаванье регулярное. И так далее.
— Ничего в этом не смыслю, — покачал головой Дзержинский. — Но я поддержу. Дело хорошее…
Дальше они перешли к кадровым вопросам.
К лету 1926 году в ОГПУ числилось чуть больше 1,2 тысячи сотрудников. При этом в центральном аппарате находилось порядка шестой части.
Вот с центрального аппарата Дзержинский чистку и начал.
Ягода все еще сидел в подвале. Менжинский отправился на пенсию по состоянию здоровья и был «сослан» на лечение на Кавказ. Остальные, почти все руководители и начальники этого аппарата также — либо «вышли на пенсию», либо «бежали», либо были прямо арестованы. Равно как и многие их подчиненные.
Для закрытия ответственных, ключевых должностей Феликс достаточно просто нашел людей. Подтянув из НКВД. Благо, что их требовалось немного.
А вот для должностей попроще людей уже у него не хватило. Во всяком случае проверенных и более-менее подготовленных. Подтягивать кадры из регионов не хотелось. Они были не проверены. И, судя по всему, имели как бы не большие проблемы, чем в центральном аппарате. Поэтому он обратился к кадровому резерву армии. То есть, к Фрунзе. И в самые сжатые сроки в ОГПУ стали поступать «фельдфебели» и «вахмистры» старой службы на строевые должности.
Да, это не их профиль.
Но их уровень образования и адекватности как правило заметно превосходил тех, позиции кого они замещали. И главное — они умели достаточно точно выполнять инструкции. Вплоть до режима «вахтера».
Спорный момент. Но он дал свой эффект. И центральный аппарат ОГПУ из шайки-лейки по сути случайных идей превратился в довольно жесткую и хорошо организованную структуру. Которой можно было отдать приказ и не контролировать его выполнение вручную.
Для поднятия же уровня профильной компетентности все эти «унтера» уже к началу 1927 году прошли через краткие курсы. И продолжали учиться. В том самом центре, который Фрунзе и Дзержинский уже к тому времени создали. Более того — их всех обязали получить еще и подходящее профессии профильное гражданское образование. Хотя бы средне-специальное, но лучше — высшее. И нарезали сроки «дорожной карты». Причем «унтера», получившие шанс, не стали воротить носа и ответственно взялись за дело. Со всем возможным рвением.
Самым первым результатом подобного решения стало то, что по Москве посыпались старые порочные связи. Бывшие унтера, не устроившиеся в «новом мире», имели свои счеты как с партийцами, так и с уголовниками. Жили то они все эти годы не сладко.
Старые сотрудники, конечно, остались. Единично. Как раз такие вот, как сам Феликс. Идейные. Но они этим «фельдфебелям» не мешали. Отнюдь. Даже помогали. Так как видели их рвение по работе и отсутствие «мутных схем». То есть, принимали, по сути, за своих.
Партия, конечно, на все эти игры Дзержинского и Фрунзе смотрела крайне прохладно. Почему? Так ведь эта чистка привела к тому, что у многих партийцев оказался сломан «их маленький бизнес», в том числе высокопоставленных. Из-за чего резко упал их уровень жизни до совершенно неприличного уровня — до зарплаты. К чему они оказались морально не готовы[1]. Как и их жены. Особенно их жены.
Впрочем, пока они помалкивали, надеясь, что гроза отгремит и все вернется на круги своя. В конце концов Дзержинский тряс только своих людей и разного рода воровские малины. Партийцев же, если и привлекал к ответственности, то рядовых.