Великий поход хомяка и жабы. Часть 1
Шрифт:
Распахнулась дверь и сквозь порог вывалился зажимавший горло рукой орк, вывалился и пополз, подтягиваясь одной рукой и пытаясь оттолкнуться ногами — две пары рук схватили его за ноги и втянули обратно, оставив вырванные когти его вцепившийся руки на косяке, дверь закрылась…
Голый по пояс разбойник-человек ласточкой вылетел из разбитого собственным телом окна, ловко приземлился на порезанные слюдой руки и перекатившись вскочил — Альдарон лично вспорол его от подбородка до яиц или вернее от яиц до подборотка, хотя молодому разбойнику было все равно сверху или снизу выпотрошил его безжалостный враг.
Трое беглецов в одних набедренных повязках попытались сбежать: одного снял рейнджер стрелой, другого — маг ледяным копьем, а третий, самый ''везучий'', сумел спрыгнуть во тьму за частоколом и… его встретил питомиц-гепард,
— Ну? — Хугин требовательно уставился на Айнона. Друид нахмурил лоб и еще раз провел рукой над скулящим во сне варгом, ездовым зверем уже покойного главаря, а затем отрицательно мотнул головой и вышел из стойла на 10 лошадей, где с комфортом жил всего один зверь. Впрочем больше не жил — свист топора и огромная волчья голова отделилась от тела, успела оскалиться в последний раз и навеки застыла в такой гримасе.
Белки этого поселения долго находились под властью бандитов и успели привыкнуть ко всему, однако новая напасть показалась им гораздо страшней чем жестокие, но привычные бандиты — полусонные жители селения теснее прижимали к себе плачущих детей, с ужасом, но в тоже время покорно ожидая когда возьмутся за них. Но вот наступило утро, и оказалось жуткие тени-чужаки не тронули никого из них: не изнасиловали женщин, не избили мужчин и не забрали часть детей, как обычно всегда бывало когда новая банда прогоняла старую и занимала ее место, вместо этого жуткие пришельцы, переговорив о чем-то со старейшиной, ушли, так и не тронув никого из Белок, и оставили всю собранную дань-еду им.
Скучная Заводь — самое большое поселение племени Белок на два месяца пути вокруг, место компактного и не добровольного проживания восьми кланов (находится под контролем человеко-орочей банды).
Рассвет.
Давно нуждавшиеся в ремонте ворота со страшным, способным разбудить даже мертвеца скрипом открылись и выпустили наружу не по-бабски молчаливую толпу в полторы сотни женщин. Женщины вышли не одни, а в сопровождении десятка вооруженных мужчин, что вроде как должны были их охранять, но глядя на лица женщин легко можно было догадаться, что свою стражу они боятся больше, чем то, от чего те должны были их беречь. Сопровождающие тоже смотрели на женщин без особой любви, не так как смотрят на тех, кого нужно охранять, а как хищники на свою законную добычу. Тем не менее всем нужна была вода, и женщины привычной дорогой направились вниз к реке. Хотя нет, не к реке, а скорее к большому ручью, что лишь во времена весеннего половодья становился похож на реку, а в самые жаркие летние дни и вовсе пересыхал. Но даже когда ручей был полон, неестественно огромному поселению все равно не хватало воды, и если напиться жители еще могли, то огороды, один из двух основных источников пищи, хирели день ото дня. Восьми многолюдным кланам было тесно в одном месте и не только из-за воды — слишком много охотников распугали и выбили всю дичь на много дней пути, тем самым оставив себя и свои семьи без мяса, последнее время не хватало даже бандитам, что жили за их счет. Верховодивший в этой банде орк давно понял, так не может долго продолжаться, но и распустить кланы Белок по их прежним поселениям не мог — вероятность того что все оставшиеся под его жестокой, даже по меркам бандитов властью Белки сбегут была почти 100 %-ой. Главарь злился на себя, на Белок и на судьбу и топил горе в вине, но упрямо продолжал удерживать данников на одном месте, а жизнь в переполненном поселении постепенно превращалась в ад: болезни, голод, побои чувствующих настроение вожака бандитов. И тем не менее пока еще все шло своим чередом: нужно было пить, поливать хилые огороды, мыть детей и готовить еду, так что женщины как всегда, каждое утро шли к ручью за водой, разумеется под присмотром нескольких бандитов.
Сегодняшний день не отличался от прочих, разве что теплый, но удивительно густой туман молочного цвета скрыл под собой подножье холма, на котором и располагалось окруженное куцым частоколом поселение, и поэтому тем кто шел за водой пришлось нырнуть в густой туман как в море.
Охранники-бандиты насторожились — самая подходящая погодка для побега. Удары тупых концов копий заставили
Бородатый и волосатый как орангутанг бандит-человек старался изо всех сил и злился — у него не получалось отпороть покорную женщину в зад: сучка не желала ему помочь, даже когда он в раздражении несколько раз врезал ей кулаком по спине и выдрал клок волос из головы. Злился еще и от того, что его позор видел занимавшийся тем же самым дружок. Вот у кого все было как надо — баба стонала под ним, а он вместо того чтобы получать удовольствие, комментировал каждый промах товарища. Бородатый не мог опозориться и отступить у него на глазах, так что упрямо старался, вбивая свой член между тощих ягодиц, страдая от насмешек товарища и мечтая добраться до топора, чтобы обухом, а не кулаком вбить в неумелую сучку немного ума. Топор был далеко, а вот нож близко (бандит не расставался с ним даже во сне), и когда его уже вялый член в очередной раз выскочил наружу, он не утерпел, схватился за рукоять, нарезать черную от побоев кожу на ремни.
Но сегодня явно был не его день — воспользоваться ножом бородатый не успел: почувствовал чей-то взгляд, поднял глаза и, увидев прекрасное лицо эльфийки, кончил в тот же миг…, а Синьагил снесла ему пол головы боевым заклятьем. Напарник бородатого по забавам умер на секунду раньше — Айсмен проломил ему затылок кистенем и пинком в висок вырубил собиравшуюся закричать женщину под ним.
Синьагил подарила Айсмену осуждающий взгляд, но ничего не сказала — варвар был прав, а затем потемнев лицом взглянула на избитую женщину у своих ног. Измазанная кровью бедняжка на смела поднять головы и лишь вздрагивала в беззвучных рыданиях, не обращая внимание ни на что вокруг. Из-за кустов послышалась возня, и эльфийка, наконец справившись с собой, кивнула Галивартану — эльфы скользнули в кусты.
Когда Маска и Галивартан вышли на берег ручья, все было кончено: бандиты-караульные мертвы, а парализованные женщины вповалку лежали на траве и жалобно смотрели на окруживших их чужаков. Впрочем в момент когда масштабное заклятье парализации накрыло берег ручья, несколько бабешек находились в воде, и в настоящий момент часть ругающихся игроков вытаскивали на сушу неподвижных и наглотавшихся воды, но живых баб. Увиденное за кустами сильно разозлило Синьагил, хотя и не очень повлияло на судьбу бандитов — все они итак были обречены. Магиня, не сказав ни слова, просто махнула рукой и протоптанной женщинами поселения тропой пошла вверх по холму, все остальные молча последовали за ней.
Колдовской туман скрыл поднимавшихся от ручья игроков и трое беспечных дозорных у ворот увидели то что и ожидали, то что хотели увидеть, и ни о чем не подозревали до последней минуты, своей последней минуты.
Первым из них умер здоровенный татуированный мужик: бандит выступил навстречу мутным силуэтам и даже что-то у них спросил — Воздушная плеть вспорола незащищенную доспехом или магией плоть как масло, и не успевший удивиться бандит умер раньше, чем на землю пролилась его кровь.
Вторым сдох тот что сидел на заборе: первая стрела приколола его руку к бревну, вторая пробила горло, и он не смог закричать, третья, четвертая и пятая — ноги, опять таки еще сильнее пришпиливая его к забору — рейнджеры соревновались меж собой, ну а шестая, положив конец мучениям, наконец-то проломила лоб оставшегося торчать на заборе страдальца.
Третий, вместо того чтобы просто закричать, сперва схватился за меч и даже успел наполовину вытащить его из ножен — воздушный кулак вбил зубы и хрящи носа в мозг, а в не защищенное даже кожаной курткой сердце вонзился метательный нож.
Мгновенная расправа не наделала шуму, так что двое последних и явно перебравших вчера защитников ворот продолжали сладко спать: один накрывшись плащом прикорнул на скамейке, другой тихонько сопел, сидя на колоде у надвратного столба. Тот кто лежал, так и остался лежать, уснув вечным сном, даже в смерти напоминая спящего, ну а тот кто сидел, так и сидел, но уже без головы и молча.