Великий Сатанг
Шрифт:
– Однако и так еще заповедал Хото-Арджанг: придет неизбежный день, когда вера, обретя плоть и кровь, снимет заклятие с пропасти!
Сказал — и сгинул, словно и не было его, лишь отзвуки последних слов долго еще не умирали в звонком безветрии гор да несколько мгновений спустя где-то далеко внизу зашуршали осыпающиеся камни.
И тогда, впервые за многие годы, ченги не стали ждать приказа Вождя.
– Дай-дан-дао-ду!
Сомкнутыми рядами, держа строй, борцы двинулись к обрыву. Они шагали в пустоту один за другим, как стояли — шеренгами, повзводно, поротно, кай за каем и дао за дао, вместе с десятниками, сотниками, вместе с гордыми птицами токон на багровых древках.
Не случалось еще подобного под небом Дархая: история творила себя сама, не оглядываясь на Вождя, даже не спрашивая его мнения. Но каждый из тех, кто проходил мимо Юх Джугая, успевал посмотреть ему в глаза с любовью и восторгом. И что в сравнении с этими прощальными взглядами была своенравная дура История! Ведь даже все видавшие горные вершины изумленно замерли и на миг раздвинули туманную кисею, потрясенные невиданным зрелищем.
Любимый и Родной стоял молча, пытаясь не пропустить ни одного лица, ответить на все последние непроизнесенные слова — видимо, у него получалось это, и борцы, исчезая за кромкой обрыва, улыбались…
Нагромождение тел росло слой за слоем. Пропасти уже почти не было, когда в абсолютной тишине А Ладжок почти угрожающе произнес:
– Смотри, Далекий Брат: идеи квэхва двигают горы!
Любимый и Родной встрепенулся. На миг ему показалось, что рядом, за спиной, вопреки всему, стоит таученг Нол Сарджо, потому что именно он сказал бы сейчас именно эти слова. Но Тигра-с-Горы, конечно же, не было здесь и не могло быть. И тогда, порывисто шагнув к пареньку, сказавшему слова Нола, Любимый и Родной обнял его за худенькие плечи и замер. Он не сказал ничего, но юный даоченг ощутил биение жаркого сердца Вождя, словно передающего ему частицу своей вдохновенной страсти, и осознал вдруг, ясно и неотвратимо, что отныне Любимый и Родной не просто верит ему как одному из борцов — но доверяет безгранично, как доверял тем самым первым своим ученикам, из которых почти никто не дожил до этих дней.
– Далекий Брат, — поверх плеча Ладжока Юх Джугай неотрывно смотрел в глаза Андрею, и взгляд его полыхал темным огнем, — нет больше преград перед Армией Свободы. Впереди Барал-Гур. Промедление смерти подобно.
Ни слова больше не вымолвил он, но Андрей понял.
И вздрогнул.
Преграды действительно не было. Сколь бы ни велика была мифическая мощь Хото-Арджанга, сила его заклятий не смогла устоять против веры и воли людей, и жертвенность человека превозмогла колдовство древних заклятий…
Борцы уже не исчезали за кромкой, они просто укладывались — без всякой суеты, деловито и обстоятельно выбирая места, кто вверх лицом, кто вниз. Время от времени то один, то другой из лежащих в верхнем слое чуть приподнимался и сдавленно выкрикивал:
– Дай-дан-дао-ду!
Андрей протер глаза, но страшный мираж не рассеивался: живой мост натужно покряхтывал и шевелился.
Веко Любимого и Родного судорожно дернулось.
– Не медли же!
Андрей на секунду представил, как воздушная подушка «Т-340» закрутит и превратит в бесформенное месиво этих кряхтящих, копошащихся, устраивающихся поудобнее людей, и едва сдержал тошноту. Стало жутко. Он попытался
Перед тем как лечь там, рядом с борцами, среди них, равным среди равных, он обернулся в последний раз.
– Миньтаученг А Ладжок! Помни: главное, чтобы люди были довольны. И — слушай мой приказ: ты войдешь в Барал-Гур на броне. Исполняй!
Ладжок мученически скривился. Дважды глубоко-глубоко втянул мокрый воздух. Негнущимися пальцами достал из кобуры пистолет и, уперев ствол в поясницу остолбеневшему Андрею, прошипел:
– Поспеши, Далекий Брат! Борцы устали ждать…
Действительно, три оставшихся миньтау были готовы к атаке. Заливаясь холодным потом, Андрей почти упал на ставшее вдруг невыносимо жестким сиденье и, не открывая глаз, врубил двигатель.
Мотор ровно заурчал…
ОМГА сообщает:
…Магистр психиатрии и общей гомеопатии, достопочтенный доктор ди Монтекассино утверждает: «Только экстракт плодов ла способен вернуть вам остроту чувств и безотказность потенции!»
…Большая Дума Лиги Друзей Живого отмежевалась от экстремистского выпада одной из активисток ЛДЖ, госпожи Эльмиры Минуллиной, приковавшей себя цепями к воротам Центрального пищевого комбината в знак протеста против потребления продуктов животного происхождения. «Наше движение старается избегать крайностей», — заявляют функционеры Лиги.
…Конференция по проблемам использования боэция возобновила работу. На повестке дня — обсуждение пакета предложений по организации совместных разработок. Скандально известный доктор Рубин отказывается объяснить причины своего досрочного отбытия из Порт-Робеспьера.
…В связи с серией стихийных бедствий в горных районах Дархая правительство Демократической Конфедерации Галактики приняло решение разрешить въезд на свою территорию переселенцев из наиболее пострадавших районов. Эмигранты будут размещены на планетах, природные условия которых сделают возможной скорейшую акклиматизацию.
Глава 8
ДАРХАЙ. Барал-Гур
11-й день 9-го месяца 1147 года Оранжевой Эры
Люди бегут по разным причинам: кто-то от инфаркта, кто-то от неразделенной любви, еще кто-то на предмет похмелиться с утра пораньше, а иные только делают вид, что убегают. И зря в общем-то — ведь беги не беги, а от себя убежать не дано никому.
Оранжевая Эра завершалась, корчась в наплывах гари, взбаламученной танковыми траками, и прославленные мозаичные витражи Высшего Чертога были разбиты вдребезги; лишь радужные осколки смальты хрустели под рифлеными подошвами солдатских сапог…
Большие Друзья укладывали вещи не торопясь.
Времени хватало с лихвой. Посадка на корабли космофлота ДКГ была назначена на двадцать два ноль-ноль по твердому Галактическому времени. В сущности, они давно уже были всего лишь зрителями: после выхода из строя «Саламандр» танкисты собрались здесь и отдыхали, наблюдая за продолжением драчки со стороны.
Но отдых приходилось прерывать: на Дархае не было больше места полосатым форменкам. В этом суетном диковатом мирке Большие Друзья не оставляли ничего, кроме разлетевшихся в прах иллюзий. Все остальное было плотно упаковано в рюкзаки или сожжено, как приказал коммодор Мураками. По глянцевому паркету офицерской гостиницы ветер полоскал хлопья жирной сажи — все, что осталось от томиков лирических стихов, дневников, писем и фотографий. Свои бумаги Большие Друзья побрезговали сжигать на общем костре во дворе Чертога Блаженств.