Великий зверь Кафуэ(Забытая палеонтологическая фантастика. Том XI)
Шрифт:
— О, нет! Не убили, — с некоторым раздражением в голосе сказал профессор. — Он утонул и…
— Утонул! — прервал его береговой сторож. — А почему у него тут рана на затылке? Он служил сторожем в Санд-Спиге, в двух милях отсюда. Три часа тому назад я видел его вон там на утесах. Неужели он с тех пор все ходил между этим местом и станцией? И… — он так быстро повернулся к нам, что профессор даже отскочил от него, — на что он тут наткнулся?
— Он мог удариться об острый конец камня, — заметил я.
— Нет, сэр! — отвечал самоуверенно береговой сторож. — Прилив ни разу в месяц не достигает такой высоты. Это убийство, вот что!.. Гнусное убийство! — и он склонился над мертвым.
— Он прав, — сказал Кольтон, внимательно тем временем осмотревший тело. — Здесь не может быть и речи о том, что он утонул. Его чем-то ударили, и он моментально умер. Не был ли он вашим приятелем? — спросил он у сторожа.
— Нет! У Павла Сердгольма не было приятелей, — отвечал сторож. — Не далее, как на прошлой неделе, мы поссорились с ним.
Он замолчал и взглянул на нас.
— Как давно, думаете вы, он умер?
— Всего несколько минут тому назад.
— Подите туда наверх и посмотрите, — сказал я. — Убийца, надо полагать, скрылся в ту сторону. Сверху хорошо видно всю эту местность. Да держитесь подальше отсюда; неужели вы не можете обойти кругом?
— Что вы хотите делать? — с любопытством спросил меня Кольтон.
— Остаться здесь и сделать кое-какие наблюдения, — отвечал я ему шепотом. — Через полчаса вы и профессор встретитесь со мной в Санд-Спите. Сторож! Если вы ничего там не увидите, то через четверть часа идите сюда обратно. — (Он видимо колебался). — Я лет десять имел дело с разными случаями убийства, — прибавил я. — Если вы исполните все, что я вам скажу, мы в несколько минут покончим с этим делом.
Только когда товарищи мои скрылись за холмами, приступил я к разрешению задачи. Твердая часть поверхности взморья тянулась внутрь страны от того места, где лежало тело. Никто из нас не ходил между телом и мягким песком у подошвы холмов. В мягкой массе кремнистого щебня следы не могли быть ясными. Зато в всяком другом месте они должны были выделиться, как чеканка монеты. Когда мы подошли сюда, я заметил, что к востоку не было никаких следов. Со стороны же моря видно было множество слабых следов птиц, которые тянулись вплоть до самой воды. Я снял сапоги и пошел по следам убитого. Они шли к западу. Так я прошел шагов сто. Параллельно с ними я не встретил никаких следов. Желая убедиться, не напал ли на него убийца с этой стороны, я внимательно исследовал, нет ли еще следов, покрывающих следы убитого. Ни одного не оказалось. Три стороны, следовательно, надо было исключить. Мой первый взгляд на песок между телом и холмами ничего мне не показал. Но должны же они быть где-нибудь! Держась в стороне от тела, я направился по твердой поверхности взморья.
На песке, в том месте, откуда все мы трое бросились, чтобы начать поиски, песок повыше тела убитого был глубоко вдавлен нашими следами. Но других, более поверхностных следов там не было. Только когда я очутился на прямой линии между телом и входом в овраг, нашел я ключ к разгадке. На ровной поверхности виднелись очертания огромной птичьей лапы с пятью пальцами и когтями и ясно вдавленная выпуклость внутренней ее стороны. Немного впереди, но по одной линии, я увидел такой же след, только в обратном направлении. Шаг за шагом с широко открытыми глазами и с невольным содроганием в душе высматривал я следы. Скоро я увидел вторые следы того же существа, перепутанные с первыми. Второй след, ясный в самом начале, сливался с первым, но затем снова расходился с ним. Пальцы во втором ряду были обращены к холмам. Начиная от тела и до мягкого песка шла непрерывная линия этих следов. Нигде на расстоянии нескольких ярдов не было других указаний. Песок лежал везде гладкий, как лист чистой бумаги, и в уме моем возникла ясная и неотвязная мысль, что по направленно от убитого берегового сторожа к холмам не проходило ни единого живого существа, кроме того, которое ходит на таких чудовищных лапах. Теперь, конечно, вы понимаете, мистер Клер, что о таких вещах нельзя сразу телеграфировать, не подготовив предварительно к их восприятию.
Первою моею мыслью было сохранить эти следы в неприкосновенном виде, чтобы затем их можно было лучше исследовать. Я собрал поспешно несколько плоских камней и прикрыл ими ближайшие следы к мягкому песку, когда услышал, что меня зовут. Я не желал, чтобы другие знали о том, что я нашел; мне хотелось хорошенько обдумать все увиденное мною и без постороннего вмешательства составить свою собственную теорию на этот счет. Я поспешно вернулся к тому месту, где снял сапоги, и стал надевать их, когда береговой сторож (его звали Шенк) — вышел из оврага.
— Ничего и никого не видели? — спросил я.
— С северной стороны ничего. А вы нашли что-нибудь?
— Ничего определенного, — отвечал я. — Не ходите здесь по песку. Идите пониже. Мы отправимся в Санд-Спит, надо донести о случившемся.
Сторож не отвечал; он всматривался в следы, видневшиеся по другую сторону моих каменных покрышек.
— Это что еще такое? — сказал он, указывая на непокрытый след. — Бог мой! Точно след птицы! И все они идут прямо к телу, — крикнул он так, что я даже вздрогнул.
— Это что еще такое? — сказал сторож, указывая на следы…
Но когда затем он стал пристально всматриваться в темноту, ежась и приподымая плечи с таким видом, как будто опасался, что кто-нибудь нанесет ему удар, я вышел из себя. Вскочив на ноги, я схватил его за руку и пристально взглянул ему в глаза.
— Не делайте глупостей, — сказал я. — Держите это про себя. Я не имею никакого желания, чтобы толпа всяких идиотов налетела сюда на эти следы. Поняли? Вы донесете об убийстве, но ничего не скажете о том, чего вы не знаете. Позже мы снова этим займемся.
Сторож казался очень удивленным. Он шел совсем рядом со мной, и мне не особенно приятно было чувствовать, как он вздрагивал по временам от слишком сильного волнения. Мы почти уже подходили к станции, когда увидели шедших к нам навстречу профессора Равендена и Кольтона. Нового они ничего нам не сказали. Мы не дошли еще до станции, как мне, к великому удовольствию своему, удалось разъяснить еще один пункт.
— Человека этого убили не палкой, а застрелили, — сказал я.
— Жизнь свою готов прозакладывать, что это не огнестрельная рана, — перебил меня Кольтон. — Я много видел огнестрельных ран. Пуля никогда не оставляет таких дыр в голове человека. Она была нанесена острым орудием, брошенным чьей-то сильной рукой.
— В свою очередь, и я присоединяюсь к мнению мистера Кольтона, — сказал профессор Равенден.
— Можете вы выступить в качестве эксперта? — спросил я довольно резко. Нервы мои были слишком возбуждены, и я чувствовал себя, кроме того, крайне удивленным самоуверенным тоном молодого человека.
— Когда я находился в области реки Ориноко, где занимался наблюдениями над одной из разновидностей бабочек, — отвечал он совершенно покойно, — нашу экспедицию атаковали индейцы, живущие вблизи этой реки. Нам удалось оттеснить их, и обязанность ухода за ранеными выпала на мою долю. Я имел, таким образом, случай изучить раны, сделанные их метательными копьями. Рана, с которой мы имеем дело в настоящее время, имеет разительное сходство с теми ранами, которые я видел тогда. Могу прибавить, что образчики бабочек мне удалось сохранить в целости, тогда как мы потеряли большую часть наших съестных припасов.