Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы
Шрифт:
— Да-а, сшито кое-как…
— Как бы ни сшито, но это настоящая маска, — сказал майор, — маска, закрывающая нос и рот. Она висела у него на груди?.. Так. Ясно, что он мог в любой момент вскинуть ее на подбородок, закрыть нос и рот. Все ясно!..
Лейтенант взял маску из рук майора и, надев ее, зашагал по дороге. Вот он свободно вошел в ту зону, где начиналось действие газа, вот он уже возле разбитой машины. Через открытую дверцу влез внутрь машины и долго там оставался. Затем он вылез и зашагал к нам. Он шел теперь быстро,
— Вы правы, товарищ майор, — сказал он. — В машине лежит большой баллон, из которого, видимо, вытекал газ. Я плотно прикрутил вентиль. Сейчас ветер разгонит тот газ, что успел вытечь, и мы сможем осмотреть машину.
Через полчаса я вместе со всеми вновь подошел к машине, поднял из пыли мой велосипед и смог наконец вернуться к своим делам. Движение по дороге было восстановлено. Разбитую машину куда-то увезли пограничники.
Происшествие было настолько странным, что о нем даже трудно было кому-нибудь толком рассказать. Произошло что-то… Но что именно? Кто пострадавший? Что за газ находился в баллоне?
Этого человека было очень жаль. Чем-то он показался мне симпатичным. Ясный, прямой взгляд, черные с проседью волосы, хорошая улыбка. Может быть, он еще очнется, может быть, еще будет жив? Не хотелось думать, что этот человек — преступник, диверсант. Не верилось!..
Домой я вернулся часов в одиннадцать. Да, Сибиряка не было. Обычно он меня всегда встречал у калитки. Куда же запропастился песик? Я обошел весь двор, заглянул в каждый уголок, звал, манил… Пользы от Сибиряка было немного, но я привык к нему… Я открыл калитку и выглянул за ворота. Но и на улице собаки не было.
— Вы моего Сибиряка не видели? — спросил я у соседа, который в эту минуту возился у своих ворот. — Убежал куда-то, бродяга.
— Нет, не видел. А давно он у вас в бегах?
— В пять утра еще крутился здесь. Я как раз отпирал ворота…
— В пять? Плохо дело!.. Я немного попозже встал. Выглянул из окна, а на том углу, как раз напротив овощного магазина, вижу — фургон стоит синий, с собачьей будкой. Он, верно, вашего Сибиряка и увез. Номера-то на ошейнике не было?
— Не было… Жалко собаку!
— Да вы идите, идите, может быть, он еще жив. Рублей десять собачнику за труды заплатите — отпустит. Ему что, раз хозяин отыскался — отдаст.
Я смутно припомнил, где находится это самое страшное для собак место, и только уже за городом выбрался на верный путь.
Пожилая женщина, которая старательно мыла порог крайнего в городе домика — за ним начинались железнодорожные пути, — сказала:
— Собаки где ловленые? Вон за полем домик виднеется. Там их для института содержат, а каких и убивают.
Последние метры были очень неприятны. Я считал шаги… Вот низенькая хатка. Навстречу мне вышел собачник, насмешливо посмотрел на меня. Понял, зачем я, понял, почему мне не по себе… А вокруг, скажу прямо, было весьма
— Собачку вам, значит? Так-так… Не уберегли? Ну что же, чья пропажа — того и грех.
— Верните мне ее, пожалуйста!
— Вернуть недолго. В другой раз регистрировать будете, номерок вешать, согласно постановлению. Мы тоже полезное дело делаем.
Он провел меня во двор, в котором стояла распряженная лошадь, уткнувшая морду в охапку сена. Штук двадцать собак выло и прыгало в нескольких ящиках-клетках.
— Я теперь больше для науки работаю, — говорил собачник. — Вот уж с неделю из института не приезжали, а пора бы, собак много собралось… Цыц, вы! — прикрикнул он на своих пленников. — Так, говорите, маленькая, серенькая? Была такая, а как же. Да, вон… Не она?
— Нет, моя поменьше.
— Тогда смотрите, в глубине еще одна.
— Нет, нет…
И в этот момент я увидел Альму. Это была Альма, сомнений нет. Вот она внимательно посмотрела на меня и бросилась к сетке — узнала.
Когтями она зацепилась за проволоку, и сетка задрожала, загудела.
— Назад! — громко крикнул собачник. — Назад!
— Я возьму ее.
— Так она ж не ваша.
— Все равно. Понравилась мне собака, отдайте!..
Альма не лаяла, не выла, она молча билась о сетку, время от времени взглядывая на меня темными с желтым ободком глазами. Потом вздрагивания клетки стали редкими и, мне показалось, — или это только показалось? — ритмичными. Мы прислушались. Издалека донеслась музыка — это на пляже играла радиола. И Альма — я мог в этом поклясться! — трясла сетку в такт музыке.
— Ученая! — удивился собачник. — Может, из цирка?.. Прибавить бы надо. За нее мне в институте полста, а то и сотню дали бы.
Я выложил все, что у меня было в карманах — рублей сорок, — и увел Альму. Куском веревки я обвязал ее шею, и Альма тащила меня вперед с такой силой, что я почти бежал. Она старалась поскорее и подальше уйти из этого страшного места.
Только дома, во дворе, мы перевели дух. Я запер калитку, а Альма обняла мою ногу передними лапами.
— Ну, Альма, ну… — говорил я ей.
Но она только повизгивала, не отпуская мою ногу. И в этот момент до моего слуха донесся знакомый лай Сибиряка. Я обошел весь двор, но никак не мог сообразить, где эта негодная собака, откуда лает. Наконец догадался отворить дверь сарая. Сибиряк, живой и невредимый, вышел из сарая и, помахивая хвостом, виновато поглядывал на меня.
— Ах, негодяй, разбойник! Что же ты молчал, когда тебя звали?
По-видимому, Сибиряк забежал в сарай еще с вечера, когда я там работал, и всю ночь и утро проспал за дровами. И только теперь как ни в чем не бывало объявился и лакал воду из лужи возле крана, время от времени рыча на спокойно наблюдавшую за ним Альму.