Великое избавление
Шрифт:
– Я видел вашу работу в Келдейл-лодже. Манера, в которой вы пишете, напомнила мне Уайета. Вы этого и хотели?
Сжавшийся было кулак обмяк.
– С тех пор прошло много лет. Тогда я еще не выработал свой стиль. Не смел довериться своей интуиции и подражал всем кому ни попадя. Я и не думал, что Стефа сохранила этот пейзаж.
– Она сказала, что картиной вы расплатились за проживание.
– Верно. В те времена мне больше и нечем было платить. Присмотритесь повнимательнее, и обнаружите мои шедевры во всех местных магазинах. Мне
– Мне нравится Уайет, – заметил Линли. – Его произведениям присуща простота, которая меня неизменно радует. Строгая линия, ясный образ, точность деталей,
– Вы ищете простых путей, инспектор? – В ожидании ответа Фармингтон сложил руки на груди.
– Стараюсь не уклоняться от них чересчур далеко, – улыбнулся Линли. – Расскажите мне о вашей ссоре с Уильямом Тейсом.
– А если нет?
– Ваше право, конечно. Но с какой стати? Или вам есть что скрывать, мистер Фармингтон?
Художник принялся неловко переминаться с ноги на ногу.
– Нечего тут скрывать. Я провел день на болоте, возвращался, когда уже стемнело. Тейс увидел меня в окно или… черт его знает. Перехватил меня тут, на дороге. Мы сцепились.
– Он порвал ваши этюды.
– Ерунда. Они никуда не годились.
– Мне всегда казалось, что художники предпочитают сами распоряжаться плодами своего труда, не допуская к этому посторонних. Разве не так? – Он явно задел больное место, Фармингтон вновь напрягся. Он медлил с ответом, провожая взглядом уже близкое к закату солнце.
– Да, это так! – подтвердил он наконец. – Богом клянусь, что так.
– А Тейс позволил себе…
– Тейс? – Эзра расхохотался. – Мне плевать, что там сделал Тейс. Говорю вам, наброски никуда не годились. Тейс, разумеется, этого не знал. Человек, способный вечером слушать марш янки, да еще на полную мощность, напрочь лишен художественного вкуса.
– Марш янки?!
– «Звездно-полосатый флаг»! Можно подумать, у него дом был битком набит американскими ура-патриотами. И он еще посмел наброситься на меня – я-де его обеспокоил! А я только что не на цыпочках пробирался через его участок, чтобы выйти на тропинку. Я рассмеялся ему в лицо. Тут-то он и порвал мои зарисовки.
– А что делал в это время Найджел Парриш?
– Ничего. Найджел увидел то, что он хотел увидеть. Он обожает совать повсюду свой нос. В тот вечер он получил удовольствие по полной программе.
– И часто он этим занимается? Фармингтон подхватил свой мольберт.
– Если у вас все, инспектор, я, пожалуй, пойду.
– Еще один вопрос.
Фармингтон резко повернулся лицом к Линли:
– Что еще?
– Как вы провели ту ночь, когда умер Уильям Тейс?
– Я был в «Голубе и свистке».
– А после закрытия?
– Дома, в постели. Отсыпался. Один, к сожалению. – Странным, каким-то чересчур женственным жестом он отбросил волосы со лба. – Надо было мне прихватить с собой Ханну для алиби,
–"По нулям", – так, кажется, говорят в американских детективах? – Сержант Хейверс бросила фотографию на столик в «Голубе и свистке» и устало откинулась на спинку стула.
– Иными словами, никто никогда в глаза не видел Рассела Маури?
– Вот именно; разве что он обладает способностью к перевоплощению. Вот Тессу узнают сразу. Приподнимают брови. Задают вопросики.
– Что вы отвечали?
– Я напускала туману, а для важности бормотала всякие латинские пословицы. Все было хорошо, пока дело не дошло до «сик транзит…». Тут некоторые почему-то захихикали.
– Не хотите ли утопить свое разочарование в вине, сержант?
– Предпочту тоник, – ответила она и, подметив скептическое выражение на лице Линли, поспешила прибавить с улыбкой: – В самом деле, сэр, я почти не пью.
– У меня выдался весьма занятный денек, – сообщил ей Линли, возвращаясь со стаканом тоника. – Я столкнулся с Мэдлин Гибсон – пылающей страстью, в изумрудном неглиже, под которым ничего не было.
– Как ужасна жизнь полицейского, – посочувствовала Хейверс.
– Гибсон ждал ее в спальне – тоже на взводе. Мой визит оказался как нельзя более кстати.
– Да уж.
– Однако сегодня мне удалось довольно много выяснить о Джиллиан. Ее называют солнышком и ангелом, кошкой в охоте и прелестнейшим созданием – смотря к кому обращаешься с расспросами. Или эта девушка была сущим хамелеоном, или кому-то здесь позарез нужно, чтобы мы сочли ее такой.
– Но для чего?
– Понятия не имею. Может быть, им просто нравится нагнетать таинственности. – Линли допил остатки эля и уселся поудобнее, расслабив уставшие за день мышцы. – Но гвоздем программы был мой визит на ферму Гемблер.
– В самом деле?
– Я шел по следам Джиллиан Тейс. Представьте себе эту картину. Что-то шептало мне, что ключ к разгадке – в комнате Роберты. Трепеща от нетерпения, как охотник, настигший добычу, я сорвал верхний матрас с ее кровати – и чуть не лишился сознания. – Тут Линли принялся подробно описывать, что именно он там увидел.
Барбара брезгливо сморщилась:
– Хорошо хоть этого я не видела.
– Не беспокойтесь. У меня недостало сил водрузить матрас на место. Завтра мне понадобится ваша помощь. Скажем, сразу после завтрака.
– Черт побери! – хмыкнула она в ответ.
Когда они добрались до коттеджа, стоявшего на углу Бишоп-Фертинг-роуд, наступило время вечернего чаепития. Файф-о-клок, похоже, незаметно перешел в ужин: констебль Габриэль Лэнгстон открыл дверь, держа в руке тарелку, доверху наполненную едой. На столе ожидали куриные ножки, сыр, фрукты и пирожки на коричневом керамическом блюде.