"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Мэри увидела несколько всадников, что приближались к замку, и закрытую холстом телегу, что ехала за ними.
Мужчина, — тоже высокий, с глубокими морщинами, с черными, побитыми сединой, длинными волосами, спешился. Подойдя к женщине, он остановился рядом. Опустив голову, он что-то сказал и та, взяв его за руку, — пошатнулась.
Женщина подошла к телеге. Подняв холст, она долго всматривалась в лица мертвецов.
— Полли, — услышала девочка шепот мужчины, — Полли, прости меня, это я виноват, я не уберег их.
— Наши дети, — сказала женщина глухо, коснувшись черной пряди, отведя ее с бледного лица девочки — лет десяти. "Все наши дети, Кеннет. Мальчики, — она сглотнула, но справилась с собой, — мальчики хотя бы погибли с оружием в руках, а Мораг…, - женщина согнулась, как от боли: "Надо было заплатить выкуп, Кеннет, когда ее похитили, может быть, ее бы вернули живой…"
Мужчина все стоял, глядя на трупы: "Не вернули бы, Полли. Это же ирландцы, ты сама знаешь…"
Губы женщины искривились, и она положила ладонь на свой живот. "Он, — сказала Полли, — вырастет и зальет кровью эту страну, Кеннет. Он сделает то, чего ты, — женщина откинула голову назад, — пока сделать не смог".
Мужчина долго молчал: "Я сделаю, Полли. Теперь сделаю. Пойдем, — он вздохнул и поправил холст, — надо похоронить наших детей".
Мэри проснулась и долго лежала, глядя в темноту норы. Мамы не было. Девочка, всхлипнув, положила руку под голову: "Она придет. Просто надо подождать еще немного. Я закрою глаза, а когда открою, — увижу маму. И не хочу снов, они плохие".
Девочка спала, чуть вздрагивая, сопя носиком, на поляне было уже совсем сумрачно. Самка койота, остановившись перед входом в нору, заворчала, велев детям подождать. Волчица обнюхала все вокруг, и, вздохнув, загнала детей в нору.
Мэри почувствовала какое-то тепло и улыбнулась: "Мама!". Она, не открывая глаз, подползла поближе. Самка койота осторожно взяла ее зубами за платье. Устроив ее рядом со своими детьми, у живота, она опустила голову в лапы.
Над лесом стояла тихая, пронизанная светом звезд ночь. Только откуда-то с востока были слышен скрип колес, и виднелись огни факелов, двигающиеся, исчезающие во тьме.
— Как больно, — поняла Юджиния, открыв глаза. "Даже двинуться не могу. Мэри, бедная Мэри, кто же о ней позаботится? Господи, прости меня, это я виновата, что ее оставила одну".
Она повернула голову и увидела, что носилки стоят под высоким, мощным дубом, у самого края лагеря.
— Не нашли? — услышала она скрипучий, знакомый голос и похолодела. Он стоял спиной к ней. Юджиния увидела, что его голова — забинтована.
Кинтейл повернулся, и, наклонившись над носилками, процедил: "Сучка!". Его лицо было закрыто повязками, один голубой, холодный глаз блестел в свете факела. Пахло смолой и кровью.
— Думала, ты меня убила? — Кинтейл сомкнул пальцы на ее горле. Юджиния захрипела. "Нет, мерзавка, только изрезала всего. Я буду жить, а ты сейчас — он указал на веревку, что лежала на земле, — сдохнешь. Где твое отродье, куда ты его дела?"
Девушка молчала, закрыв глаза. Кинтейл разъяренно сказал: "Ты хуже волчицы, что ты за мать, если бросила своего ребенка умирать?"
Он увидел, как дрожат длинные ресницы. Юджиния едва слышно прошептала: "Пусть…Моя дочь умрет свободной".
Кинтейл выругался. Ударив ее по щеке, — голова девушки бессильно дернулась, — он велел: "Кончайте с ней".
— Она стоять не может, ваша светлость, — растерянно сказал лейтенант.
Кинтейл взял веревку. Накинув петлю на шею Юджинии, он крикнул: "Тяните!"
— Мэри, — еще успела подумать девушка. "Господи, ну ты же можешь, — убереги ее от всякого зла".
Кинтейл услышал хруст позвонков. Брезгливо поморщившись, отвернувшись, он приказал: "Все, снимаемся с места, и так уже — много времени потеряли, надо догонять полки".
Он прошел туда, где стояла командирская палатка. В сердцах пнув валяющийся в грязи сундучок Юджинии, Кинтейл вскочил на коня.
Уже выезжая на северную дорогу, Кинтейл обернулся, — тело раскачивалось под резким, прохладным ветром. Вдали, над холмами в чистом, темном небе были видны собирающиеся облака.
— Поехали, — сказал он лейтенанту. "Если сейчас будет гроза, то мы все в грязи застрянем, особенно — артиллерия".
Всадники пришпорили коней и стали догонять хвост обоза.
Джон прислушался: "Подождите тут, Мирьям, мало ли что". Ночью шел дождь. Лес был прозрачным, умытым, пахло ягодами, вокруг щебетали птицы. Он раздвинул кусты и, выглянув на поляну, застыл — самка койота лежала у норы, глядя на своих волчат. Те носились по траве, а девочка — в грязном холщовом платьице, с растрепанными волосами, — весело бегала за ними.
Она подняла зеленые глазки и засмеялась: "Собачки! Папа!"
— Она же всех папой называет, — горько подумал Джон. "Господи, а где миссис Юджиния, она бы никогда не бросила Мэри". Он нагнулся и поднял с травы маленький, как раз под детскую ладонь, кинжал, с золотой фигуркой рыси на рукоятке.
Самка койота заворчала. Поднявшись, взяв ребенка зубами за подол платья, она подтолкнула девочку к Джону.
— Конечно, — спохватился тот, — конечно. Простите. Спасибо, — Джон поискал слово, — вам, большое спасибо.
Волчица внимательно посмотрела на него, и, — показалось Джону, — кивнула головой.
— Хочу собачек! — обиженно сказала Мэри, очутившись у него на руках. "Маму! Есть хочу!"
— Не все сразу, дорогая моя, — вздохнул Джон. Принюхавшись, он покачал головой: "Сначала тебе искупаться надо".
Мирьям вздрогнула, услышав треск кустов: "Смотрите. Тут кровь на траве, ягоды рассыпаны, и вот еще, — она сняла с ветки клочок простой, серой шерсти. Тоже в крови, — добавила девушка.
— Мама! — Мэри протянула к ней ручки. "Мама!"