"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Реакцию, — потребовала Констанца.
Иосиф усмехнулся. Подойдя к низкому, под рост девочки, столику, насыпав в пробирку соды, он залил ее уксусом из маленькой бутылочки.
— Пенится, — благоговейно сказала девочка. "Кислота и соль".
— Все, — Иосиф погладил ее по голове, — спокойной ночи, милая.
— Дядя Иосиф, — раздался тихий, холодный голос, — отправьте крест в Лондон, пожалуйста. Я его с собой не возьму.
— Констанца, — попытался сказать мужчина, но девочка прервала его: "Я не верю в Бога, который забрал у меня мать и отца. Отправьте, — настойчиво попросила Констанца. Иосиф вздохнул: "Хорошо. А ты спи".
— Буду, — кивнула девочка. Иосиф постоял еще немного, слушая ее дыхание, а потом вышел. Констанца дождалась, пока стихнут его шаги. Выбравшись из постели, таща за собой одеяло, она подошла к окну.
Наверху играли, переливались созвездия. Девочка, подняв голову, шепнула: "Орион, Кассиопея, Персей, Возничий…". Она присела на подоконник, завернувшись в одеяло. Водя пальцем по стеклу, вспоминая атлас звездного неба, Констанца улыбнулась.
Часть пятая
Северная Америка, декабрь 1776
Виргиния
Маленький отряд выехал на вершину холма. Кто-то из индейцев сказал, глядя на долину реки Джеймс: "Йокереньен".
— Снег идет, — предводитель, — высокий, черноволосый мужчина, с обезображенным шрамами лицом, посмотрел на спешивающихся всадников. Он резко велел: "Тхатесотат, будьте тише. Я уйду, вы переночуете здесь, и отправимся дальше".
— Кавахсе? — осторожно спросили у него.
Мужчина усмехнулся. Он почесал красный, извилистый шрам на щеке: "К другу. Вон, — он показал на черепичную крышу красивого дома белого камня, окруженного заснеженным парком, — туда. Потом доберемся до Вильямсбурга и свернем на север. Нас ждут в Трентоне".
Он пришпорил коня и стал спускаться вниз.
— На юге его называют Менева, великий воин, — заметил кто-то из индейцев, глядя на широкие плечи в меховой куртке.
— А я его называю Мачитенев, — буркнули сзади, — человек со злым сердцем.
— Добрый он, или злой, — присвистнул первый индеец, — но на мушкеты, порох и пули не скупится. И развязывает нам руки — припасы и женщины всегда пригодятся.
Он обернулся. Увидев, как остальные натягивают кожаные полотнища палаток, индеец поторопил своего собеседника: "Давай, а то без убежища останемся, зима в этом году холодная".
Лорд Кинтейл подъехал к воротам поместья: "В самую глушь забрались, патриотов тут точно ждать не стоит". Он постучал рукояткой плети и крикнул в открывшуюся прорезь: "К мистеру Бенджамин-Вулфу!"
В библиотеке жарко горел камин. Кинтейл скинул куртку. Погрев руки над огнем, он принял от плантатора бокал с вином.
— На западе такого нет, — Дэвид рассмеялся, — так что наслаждайтесь, ваша светлость, пока вы у меня гостите. Не хотите остаться до Рождества?
Кинтейл уселся в большое, просторное кресло: "Завтра ночью мне надо быть в Вильямсбурге, гонец доставил записку — приехал какой-то посланец от его Величества. Потом мы уходим к Нью-Йорку, выбивать оттуда силы Вашингтона".
— А что индейцы? — поинтересовался Дэвид, глядя на медленно падающий снег за окном. "Я слышал, те, что на севере — помогают патриотам".
Кинтейл поднял пересеченную шрамом верхнюю губу: "Мы это запомним, Дэвид. Те индейцы, которые лояльны короне — получат от нас награду. Уже получают. Те же, кто переметнулся на сторону бандитов — отплатят за свое предательство. А я, — он допил вино, — неплохо провел время на западе, смею вас заверить. В Трентоне на нашей стороне будет пара тысяч индейских воинов".
— Очень, очень хорошо, — Дэвид погладил черную бороду: "Слава Богу, что чернокожие никогда не поднимут восстания. У них просто разума на это не хватит, они же немногим отличаются от животных. Послушайте, — плантатор поднялся и прошелся по толстому, скрадывающему шаги, ковру, — раз вы едете в Вильямсбург…"
— Да? — Кинтейл отставил бокал. Забросив руки за голову, он потянулся: "Я, кстати, рассчитываю на обед, Дэвид. И дайте мне на ночь женщину, у индейцев я жил монахом, не хотелось портить с ними отношения. Они к такому строго относятся".
— Разумеется, хоть двух, — отмахнулся его собеседник. "Мой сын, Мэтью, он учится в колледже Вильгельма и Марии, будущий юрист. Он у меня умный мальчик, знает языки, и может быть вам полезным, — Дэвид поднял бровь, — понимаете, о чем я".
Кинтейл налил себе еще бургундского вина и задумчиво ответил: "Понимаю. А ваш, — он замялся, — второй сын — он не почует что-то? Все-таки вы с ним в ссоре…"
— Я, а не Мэтью, — рассмеялся плантатор. "Разве вам не хочется узнать о планах генерала Вашингтона, ваша светлость? Ходят слухи, что Дэниел отирается у него в адъютантах, стал капитаном, — плантатор нехорошо улыбнулся, — уж не знаю за какие заслуги. Мэтью умеет входить в доверие к людям, поверьте мне. Тем более, он недавно женился, вот вам и повод для встречи братьев".
— Ему же всего девятнадцать, — удивился Кинтейл.
Дэвид развел руками. "Дети были очень влюблены. Да и потом, моя невестка, урожденная де Лу, вы ее помните, наверное, так вот — у девочки случилось страшное несчастье. Ее отца разбил паралич, мы о нем заботимся. Когда Мэтью пришел ко мне, — мужчина вздохнул, — я не мог ему отказать, понятно было, что без Марты он жить не может. Вы ее увидите, за обедом. Весной, — Дэвид улыбнулся, — мы ожидаем счастливого события".
— Поздравляю, — Кинтейл внезапно помрачнел. "Мне придется отложить женитьбу до конца войны, к сожалению".
— Да и кто за тебя пойдет? — холодно подумал Дэвид, разглядывая воспаленное месиво шрамов. "Ни гроша за душой, да еще и уродом стал. Молодец эта покойная Юджиния, кто бы ожидал — вроде тихоня была, воды не замутит, а рука не дрогнула. Кто же ту статью написал, в мерзком сборнике? Редактировал Дэниел. Наверное, он и автор. Слог похож, только уж больно слезливо".
В дверь постучали и робкий голос сказал: "Мистер Бенджамин-Вулф, миссис Марта прислала передать, что обед накрыт".
— Зайди, — коротко велел Дэвид.