Вельяминовы. За горизонт. Книга 1
Шрифт:
– Заодно полечишься от простуды, – почти добродушно сказал Иосиф, – я тебе сделал чаю, с лимоном… – заветренный лимон он отыскал в рефрижераторе:
– Чай у нее хороший, с Ганновер-сквер принесла, не иначе… – он подал девушке стакан с водой:
– Две таблетки метотрексата, и пять таблеток аспирина… – он открутил крышку пузырька, – думаю, этого достаточно… – Иосиф помнил протокол:
– У метотрексата есть побочные явления, но они тоже похожи на простуду. Слабость, боль в мышцах, язвы во рту. Никто, ничего
– Но это шарлатанские средства, а рисковать подпольным абортом, я не хочу. Тем более, она не беременна, она все придумала… – он, с недовольством, понял, что ему придется торчать в квартирке до благополучного исхода предприятия:
– Надеюсь, что благополучного… – он поставил таз рядом с диваном, – хотя она здоровая девушка. Ладно, все обойдется. Я позавтракал, спасибо Шмуэлю, а магазины никуда не убегут… – Иосиф ехал за подарками семье:
– Надо зайти в университетский книжный магазин, за учебниками, – решил он, – в Израиле британские и американские книги продают втридорога… – Густи смотрела на белые пилюли, на ладони:
– Он меня не любит, я стала развлечением… – девушке хотелось завыть, – а теперь я могу совершить страшный грех. Я буду гореть в аду, вечно… – ей почти хотелось умереть:
– Зачем это все… – глотая таблетки, Густи поперхнулась, – меня никто не любит, я проведу оставшуюся жизнь одна. Моль старая дева, но она, хотя бы, воевала, у нее есть, что вспомнить. У меня и вспомнить нечего, только пишущую машинку… – горячая вода обожгла ноги. Густи согнулась, обхватив руками плечи. Крупные слезы лились по лицу, капали в разведенную горчицу:
– Так и сиди, – прихватив журнал, Иосиф обосновался на подоконнике, – я побуду с тобой, пока все не начнется. Дальше ты сама справишься…
Поставив рядом чашку кофе, перелистывая яркий Life, он засвистел: «Hey, mambo, mambo Italiano…».
Шмуэль ловко перевязал ниткой лук-порей, петрушку и укроп:
– Обыкновенный лук резать не надо, – сказал он Лауре, – для бульона лучше, когда овощи варятся целиком… – на эмалированной плите пыхтела большая, медная кастрюля. Клара собралась ехать с судками в Мэйфер:
– У Теодора-Генриха на руках четверо прожорливых парней, – заметила миссис Майер, – а у Густи, бедняжки, по телефону совсем больной голос. Надо, чтобы до Рождества она поднялась на ноги… – Шмуэль встретился с Лаурой и дядей Джованни в воскресенье утром, на мессе в Бромптонской оратории:
– Аароны сегодня собираются в театр, так сказать, – улыбнулся дядя, – то есть в паб, а ты поезжай с нами, милый. У Генрика с Аделью, честно говоря, ты домашнего не поешь… – рефрижератор на просторной кухне кенсингтонской квартиры, действительно, сверкал пустотой. Шмуэль покупал яйца, сосиски, хлеб и молоко, однако Тупица и Адель предпочитали обедать в ресторанах:
– Дома они почти не едят, только пьют кофе, – согласился Шмуэль, – ладно, только я позвоню Иосифу… – утром он оставил старшего брата спящим:
– Еще и полудня не было, – ответил ему недовольный голос, – когда я тебе звоню ночью, ты возмущаешься. Дай и мне отдохнуть, на каникулах… – Шмуэль решил оставить брата в покое:
– Он, действительно, устает. Медицинский факультет, не шутка, а он еще и работает в Хадассе, медбратом, на ночных сменах… – Шмуэль напомнил себе, что брату надо платить за квартиру и обучение:
– Он дает деньги папе. Кибуц кибуцем, но на университет, для Фриды и Моше, тоже надо откладывать… – Шмуэлю стало немного неловко:
– В Риме я живу на всем готовом, на деньги церкви. Стипендии у нас, правда, небольшие, но у Иосифа, например, и вовсе нет стипендии, а он ухитряется развлекаться… – по дороге Шмуэль вышел у станции метро:
– Я куплю все, для обеда, – уверил он дядю Джованни, – вы и так все время нас приглашаете… – на кухне было почти жарко. Лаура открыла форточку:
– Мама с Паулем работает, – девочка взглянула на садовую студию, – у них большой заказ, по ремонту особняка, неподалеку. Пауль делает мебель, а мама занимается всем остальным… – из гостиной доносился успокаивающий, воскресный, как о нем думал Шмуэль, голос диктора. Дядя Джованни слушал дневные новости:
– Звонили из порта, – Лаура вернулась к раскатанному на столе тесту, – наши елки пришли из Норвегии. Завтра доставят дерево, мы его нарядим… – во дворе Бромптонской оратории водрузили вертеп и ясли, с младенцем Иисусом:
– В Мон-Сен-Мартене очень красивая рождественская ярмарка… – Лаура сдула с высокого лба темный локон, – жалко, в Лондоне таких нет… – Шмуэль посолил бульон:
– В Риме тоже. Зато итальянцы пекут хорошие праздничные сладости. Мы с тобой сделаем миндальное печенье, для сегодняшнего обеда… – девочка вытерла муку, с изящного носа:
– Мама отвезет Густи пакет. Твоя тетрадка… – она кивнула на старый блокнот Шмуэля, – от бабушки Эпштейн, да? У мамы тоже такая есть, и у Адели с Сабиной… – девочка погрустнела:
– Жалко, что я совсем не помню бабушку… – Шмуэль погладил ее по голове:
– Я тебя носил на руках, в сорок восьмом году, когда твоя бабушка погибла. Тебя, и Фриду. Вы были смешные, совсем малышки… – Лаура низко склонилась над столом:
– Я покраснела, но на кухне жарко. Он меня потрогал, в первый раз… – внутри сладко заныло, – то есть он меня целовал в щеку, но по-родственному, но сейчас он меня потрогал… – нарезая лапшу, девочка, словно невзначай, поинтересовалась:
– Когда ты получишь сан… – Шмуэль хмыкнул: