Вельяминовы. За горизонт. Книга 1
Шрифт:
– У меня есть гоночная Альфа Ромео, – он вывел лимузин из гостиничного гаража, – тебе мы тоже купим лимузин. Я сделаю тебе новые документы, мы съездим в Лихтенштейн, обвенчаемся там. Великий князь мой хороший друг, затруднений с твоим гражданством не будет… – гостиничный мальчик принес вниз чемоданы Феникса и скромный саквояж Ционы. Гараж почти опустел:
– Портье не стал предлагать билеты на концерт, – усмехнулся Феникс, – постояльцы бегут из отеля. Никому не хочется торчать в восставшем городе, который вот-вот зальют кровью русские… –
– Поедем через Балатон, – сказал он Ционе, – на Сомбатхей. Путь на Шопрон опасен, он ведет через Дьер, большой город. Там, наверняка, стоит русский гарнизон, который двинется в столицу. Не стоит отправляться навстречу советским танкам… – Циона подумала, что у местной службы безопасности может иметься ее описание:
– Но откуда… – она курила американскую сигарету Максимилиана, – русские меня потеряли, они понятия не имеют, где я сейчас. Господин Нахум меня никогда не найдет. Может быть, его, как и Берия, вообще расстреляли, после смерти Сталина… – Циона не читала новости с первых страниц газет, но краем уха слышала разговоры охранников. Муж с ней политику не обсуждал:
– Он меня не замечал, – вспомнила Циона, – он держал меня, словно куклу, для постели. Он брал то, что хотел, и уходил в свои апартаменты. За восемь лет брака мы ни разу не проснулись вместе… – Макс рассказывал ей о супружеской спальне, выходящей окнами на озеро, о рояле, который он закажет, о поездках на горные курорты, и конных прогулках. О войне они не говорили:
– Что было, то прошло… – Макс целовал ее руки, – я аристократ, коллекционирую картины, я уважаемый человек… – он решил пока не упоминать Ционе о происхождении Адольфа или о новом рейхе:
– Она моя жена, мать моих детей, – сказал себе Феникс, – женщина должна заниматься не политикой, а домом и семьей. Пусть обучает Фредерику музыке, играет мне по вечерам, ведет хозяйство, а остальное ее не касается… – к вечеру Буда опустела.
Феникс предполагал, что столичные жители отправились на противоположный берег Дуная. Мотор машины, размеренно, гудел. В салоне пахло духами Цецилии, его туалетной водой, хорошим табаком:
– Но это и хорошо, – Феникс бросил взгляд на часы, – в Пеште нам делать нечего. Танки и войска сейчас именно там… – мосты через Дунай озаряли огни машин, – мы спокойно выедем из города, окраинными дорогами…
Судя по всему, ни венгры, ни русские не оставили в Буде патрулей. Лучи фар выхватывали из темноты почти деревенские коттеджи, вывески закрытых магазинов, безлюдные автобусные остановки. Феникс хорошо помнил карту:
– До Веспрема мы доберемся к полуночи, здесь всего сто двадцать километров. Переночуем в городе и поедем вдоль северного побережья Балатона к границе. Я обещал Цецилии навестить озеро в бархатный сезон. Так и случится, пусть и ненадолго… – он был готов бросить машину на венгерской стороне:
– Денег у меня более, чем достаточно, пистолет лежит в кармане… – он прибавил скорости, – Цецилия сняла кольцо и отдала его мне, на всякий случай. В конце концов, мы перейдем границу пешком… – одной рукой удерживая руль, он поднес к губам прохладные пальцы. В свете приборной доски ее лицо казалось бледным, взволнованным:
– Ни о чем не беспокойся, любовь моя, – ласково шепнул Макс, – мы почти миновали одиннадцатый район… – он гнал машину к юго-западному выезду из города, – скоро Будапешт останется у нас за спиной…
Феникс едва успел ударить по тормозам. Окраинную улицу перегораживал деревянный шлагбаум. У барьера стояли грузовики, с алыми, пятиконечными звездами. Феникс заметил трехцветные флаги:
Заглушив двигатель, он крепко сжал руку Цецилии:
– С венграми я справлюсь… – офицер, в форме службы госбезопасности, заглянул в окно лимузина: «Ваши документы, пожалуйста».
На головы им посыпалась труха, Беата замерла: «Тише!». Сверху доносился размеренный гул, отдаленный грохот, неприятный, словно металлический лязг. Шмуэль шепнул: «Это метро?». Девушка помотала растрепанной головой, с застрявшими в волосах щепочками, с белым налетом штукатурки:
– Метро на проспекте Андраши, а мы в районе Парламента… – пробираясь по низким подвалам, Беата объяснила Шмуэлю, что о подземном Будапеште ей рассказал отец:
– Во время войны я жила с мамой в провинции, – шептала девушка, – нашу семью держали под надзором. Мой отец был членом комсомола, потом компартии. Он сидел в тюрьме строгого режима, в Сегеде. Он лучший друг товарища Кадара, – Беата презрительно фыркнула, – в Сегеде они делили камеру… – девушка вздохнула:
– Мы надеялись, что армия начнет переходить на нашу сторону, но от моего отца такого ждать не стоит… – Беата помолчала:
– Осенью сорок четвертого года мой отец работал с покойным Валленбергом и его другом, Фаркашем. Они вывозили евреев из страны, группа папы им помогала… – Шмуэль прервал ее:
– Валленберга арестовали русские, а Фаркаш, то есть Волк, сбежал из СССР. Он обосновался в Лондоне, с ним все хорошо… – девушка перекрестилась:
– Слава Богу! Русские недавно арестовали бывших партизан, евреев. Они хотели подготовить процесс, обвинить евреев в убийстве Валленберга… – Шмуэль возмутился:
– Что за чушь! Никто из евреев и руки бы на него не поднял. Запад понял бы, что дело шито белыми нитками, что люди себя оговорили, стремясь избегнуть пыток…
Остановившись, Беата закурила. Огонек сигареты освещал усталое, выпачканное грязью лицо:
– Моего отца вызвала госбезопасность, – тихо сказала она, – ему объяснили, что его долг коммуниста и офицера, помочь органам. Он дал показания против товарищей по оружию, тоже коммунистов, только евреев. Якобы они, действительно, похитили Валленберга и расстреляли его. Процесс, правда, не состоялся, Сталин вовремя умер… – Шмуэль поинтересовался:
– Ты откуда знаешь, о показаниях? Отец бы тебе такого не сказал… – она затянулась сигаретой: