Вендетта для Святого
Шрифт:
Святой без тени сожаления подумал о том, что один из таких виртуозов теперь на время обезврежен.
Когда, наконец, протиснувшись сквозь толпу, появился полицейский с рукой на кобуре, Саймон холодно обратил его внимание на оригинальную рукоять.
— На меня тут напали, — сказал он, стараясь не демонстрировать уверенность в себе, — все эти люди видели, как я обезоружил вон того типа. Я с удовольствием помогу вам доставить его в участок и дам соответствующие показания.
3
Полицейский обвел холодным профессиональным взглядом
Саймон наблюдал, как его свидетели стремительно исчезают, но, прежде чем исчезли последние, испуганные присутствием представителей власти, полицейский, привыкший к обращению с беглецами, перепуганными его мундиром, сделал шаг вперед и ухватил за воротники двоих — конопатого подростка с острым заиканием и солидную матрону, увешанную браслетами, как передвижная выставка.
Единственное, что их объединяло, — они оба видели нападение и оба не собирались признаваться в этом полиции. Тем не менее полицейский добился от них вынужденного признания в том, что произошло, хотя дефект зрения младшего свидетеля ставил под сомнение весомость его показаний. Потом забрал у них удостоверения личности, которые они могли вернуть, только явившись в участок для дачи показаний. Свидетели облегченно удалились, а полицейский продолжал свое дело, обратившись к Святому.
— Зачем вы его убили? — спросил он, перенося сонный взгляд с рукоятки ножа, который держал в руке, на фигуру, лежавшую на тротуаре.
— Я его не убивал, — терпеливо возразил Саймон. — Он пытался убить меня, но я ему этого не позволил. Отобрал нож и обезвредил. Нож, который вы держите, — его, а не мой.
Полицейский осмотрел оружие, еще раз приведя в действие механизм. Закрыл нож одной рукой и нажал кнопку предохранителя отработанным движением, говорившем о его давнем знакомстве с такого рода снаряжением.
Показались еще двое полицейских, и поредевшая толпа окончательно утратила интерес к дальнейшему развитию событий. Тот, который первым прибыл на место происшествия, отдал честь старшему по чину из вновь прибывших и пробормотал что-то на местном диалекте. Его начальник недовольно взглянул на Святого, но не проявил интереса к дальнейшей дискуссии на тему поведения в общественных местах. Святой отнесся к кислым минам полицейских с величественным безразличием и даже позволил втолкнуть себя на заднее сиденье маленького патрульного автомобиля. Развития событий следовало ожидать в квестуре.
Внутри ее старого здания процедура допроса и составление протокола проходили традиционно нудно. Сопровождалось все бесконечной писаниной и заполнением всяческих формуляров под аккомпанемент непрестанного стука множества печатей, этого символа бюрократии. В тот момент, когда Святой предложил для проверки свой паспорт, единственным нарушением безжалостной рутины было легкое движение бровей и понимающий взгляд, дававший понять, что его имя известно даже здесь.
Когда доставили типа с ножом, Саймон заметил, что полицейский врач уже успел указать ему кое-какую помощь: руку в лубках подвесили на перевязи, а на нос прилепили большой ватный тампон. Из-под тампона налитые кровью глаза уставились на Саймона, ответившего широкой улыбкой.
По окончании предварительного допроса распахнулись двери, и во всем великолепии своей представительной фигуры в комнату вступил младший сержант. Его мундир и фуражка с роскошными галунами и нашивками не оставляли сомнения в значительности ситуации. Голова благородных римских форм и седеющие виски как нельзя больше соответствовали представлениям о внешности Цезаря, хотя безвольный подбородок заставлял думать скорее о Нероне, чем о Гае Юлие.
Он, не поворачивая головы холодно взглянул на Саймона, потом его зрачки, как черные дула заряженного ружья, нацелились в забинтованного бандита.
— Ну, Тони, — равнодушно буркнул он, — не долго ты погулял на этот раз.
— Я ничего не сделал, сержант, ничего! Клянусь могилой матери. Это все он, вон тот псих, — Тони здоровой рукой махнул в сторону Саймона, — он во всем виноват. Он точно псих. Хватает меня на улице, бьет, хватается за нож! Я ничего не сделал!
Сержант просмотрел заполненные бумаги, после чего перенес свой властный взгляд на Саймона.
— Что вы можете на это сказать?
— Ничего, кроме того, что Тони не слишком уважает могилу своей матери, — спокойно ответил Святой. — Когда он нападал на меня с ножом, вокруг стояло множество людей. Все видели, как я его разоружил. Некоторые из них могли видеть и сообщника, который ждал по близости в машине и сразу смылся, когда Тони арестовали. Если этого недостаточно, прошу спросить, каким образом оказался распорот мой пиджак, если я пытался его убить.
Сержант слушал, поджав губы, лицо его оставалось равнодушной маской. Ткнул в паспорт Саймона, лежавший на столе перед ним.
— Мы тут не любим всяких международных аферистов, — сказал он, — которые приезжают под видом обычных туристов и нападают на наших граждан.
Глаза Саймона Темплера на миг расширились от удивления, потом тут же сузились в две полоски голубого льда, столь же холодные, как и резкий тон его голоса.
— Вы хотите сказать, что в словах этого ублюдка есть хоть капля правды?
Перед столь явным вызовом царственные манеры сержанта несколько поблекли. Он поежился под своим великолепным мундиром и, казалось, почувствовал облегчение, переключившись на Тони.
— Не о том речь. Это следствие, и мы должны рассмотреть любую возможность. Среди свидетелей есть расхождения в оценке происшествия. А вы должны признать, синьор Темплер, что ваша репутация не безупречна.
Саймон обвел взглядом карабинеров, равнодушно пялившихся на своего начальника, и по его спине пробежал холодок при мысли, что такая бесстрастная ненависть может оказаться опаснее любого бандита с ножом.
Вошел еще один человек, одетый в штатское, но его значимость непонятным образом настолько превосходила расшитого галунами сержанта, что нараставшее напряжение каким-то чудом разрядилось.
Он был среднего роста, худой, сероглазый, с курчавыми светлыми волосами, какие бывают только у жителей северной Италии. Его смуглое лицо на первый взгляд производило впечатление мальчишеского, пока не становилась заметна сетка мелких морщин, которые сразу добавляли лет двадцать.
Он задержался перед Тони, внимательно всмотрелся в него и сказал: