Вендиго (сборник)
Шрифт:
II
Поскольку Джонс был вынужден работать в обстановке крайне для себя неприятной, у него вошло в привычку в конце дня немедленно выкидывать из головы все дела. В рабочее время он по возможности строжайше себя контролировал, не давая воли своим фантазиям и не допуская, чтобы какой-нибудь внезапный внутренний порыв помешал исполнению служебных обязанностей. Но после работы этот строгий контроль переставал действовать, и он начинал жить в свое удовольствие.
Современных книг по интересующим его предметам он не читал и, как уже говорилось, не занимался никакой специальной практикой, не принадлежал ни к какому обществу, забавляющемуся тем, что до конца не может быть
Как только клерк страховой компании попадал в свою квартиру под самой крышей одного из домов в Блумсбери и менял деловой костюм на домашний, железные двери конторы захлопывались где-то далеко позади, а перед ним распахивались чудесные врата из слоновой кости, и он вступал в обитель цветов, пения и прекрасных скрытых дымкой форм. Иногда он совершенно терял связь с внешним миром, забывая и о еде, и о сне, — лежал в трансе, и его мысли витали где-то в облаках. Или же, не в состоянии отличить формы воплощенные от форм невоплощенных, выходил на воздух и гулял по улицам, на перепутье двух миров, где-то недалеко от тех сфер, в которых всегда живут, мыслят и черпают вдохновение поэты, святые и величайшие из художников. Однако плоть не допускала полного высвобождения, впрочем, случалось и так, что он чувствовал себя абсолютно независимым от телесной оболочки и тогда никаких препон для него не существовало.
Однажды вечером он пришел домой совершенно изможденный тяжелой дневной работой. Менеджер был груб, несправедлив и зол более обычного, и Джонс едва не изменил своей отработанной тактике молчаливого презрения. Все как-то не ладилось, а настроение шефа с течением дня лишь ухудшалось: он стучал своим огромным кулаком по столу, оскорблял, придирался — одним словом, вел себя в соответствии со своим естеством, обычно прикрытым тонким слоем официальной учтивости. Он сделал все, чтобы задеть больные места своего секретаря, и хотя Джонс, к счастью, обитал в сферах, с высоты которых это безобразие воспринималось как буйство дикого животного, все же напряжение давало о себе знать. Дома Джонс впервые задумался о том, что есть, наверное, какие-то пределы, за которыми он не сможет себя больше сдерживать.
Случилось ведь и кое-что необыкновенное. В результате возникшей в их отношениях нервозности, когда нервы секретаря уже были напряжены до предела из-за незаслуженных оскорблений, менеджер вдруг повернулся к нему, сидящему в углу между сейфами, всем телом, и сверкающие, налитые кровью глаза, увеличенные стеклами очков, встретились с глазами Джонса. В то самое мгновение другая личность секретаря, которая неустанно вела наблюдение, быстро возникла из потаенных глубин его существа и поднесла зеркало к лицу менеджера.
Настал миг озарения: на секунду — всего лишь на одну беспощадную секунду ясного видения — Джонс узнал в менеджере высокого темного человека из своих дурных снов, и в его мозгу словно взорвалось знание о том, что в прошлом этот человек причинил ему какое-то страшное зло.
Видение это вспыхнуло и исчезло, бросив его из жара в холод и снова в жар, и он ушел из конторы с четким убеждением, что приближается наконец время свести счеты и подвести неизбежные итоги в делах с этим человеком.
Однако по своей неизменной привычке он смог вместе с рабочим сюртуком отбросить в сторону все эти неприятные воспоминания и немного подремать в кожаном кресте перед камином, после чего отправился, как обычно, пообедать во французский ресторанчик в Сохо, мечты же перенесли его в царство цветов и дивного пения, к Невидимому, которое и было источником его истинной жизни. Ведь именно так было устроено сознание Джона Джонса, а сложившиеся годами привычки лишь способствовали необходимым и обязательным формам поведения.
У дверей ресторанчика он вдруг остановился, так как вспомнил, что едва не забыл об одной назначенной встрече. С кем он договаривался и где, Джонс вспомнить не мог. Кажется, речь шла об обеде или послеобеденном времени, потом он вспомнил, что это было связано с его конторой, но, как ни напрягал память, она отказывала, а обозначенная сегодняшним днем страница в карманном календаре была пуста: очевидно, он по какой-то причине не сделал записи. Постояв немного и безрезультатно попытавшись вспомнить назначенное время и место встречи или по крайней мере того, с кем договорился, он вошел в зал и сел.
Пусть подробности и ускользнули из памяти, однако его подсознание, казалось, об этой встрече знало, так как внезапно у него упало сердце, и он почувствовал, что охвачен ожиданием и, несмотря на усталость, крайне возбужден. Это ощущение назначенной встречи было столь сильным, что рано или поздно обязательно бы заставило всплыть в памяти все конкретные подробности.
В ресторане ощущение не только не исчезло — оно усилилось: кто-то его ждал — кто-то, с кем он явно договаривался о встрече. Итак, некто ожидал его в этот самый вечер и приблизительно в это время. Но кто? И где? Джонс почувствовал странную внутреннюю дрожь и сделал огромное усилие, чтобы держать себя в руках и быть готовым ко всему, что бы ни случилось. И вдруг его неожиданно осенило: местом встречи был этот самый ресторанчик и, более того, человек, с которым он условился, находился уже здесь, ждал его где-то совсем рядом.
Джонс беспокойно огляделся и начал изучать лица окружающих. В основном здесь обедали французы, они громко болтали, смеялись и оживленно жестикулировали; было немало таких же, как и он, клерков — их привлекали низкие цены и хорошая кухня, — но ни одного знакомого лица он не увидел, пока наконец взгляд его не упал на человека, сидящего в углу напротив — на том месте, которое обычно занимал он сам.
«Вот тот, кто меня ждет!» — сразу подумал Джонс.
Он это знал. Человек сидел в самом углу, на нем было толстое, застегнутое на все пуговицы пальто. Лицо очень бледное и заросшее густой черной бородой. Сперва секретарь его не узнал, но, когда тот поднял голову и глаза их встретились, Джонса охватило чувство, что перед ним некто, кого он когда-то давно знал очень близко. Если бы не борода, лицом этот господин напоминал одного пожилого клерка, стол которого стоял рядом со столом Джонса, когда он только начинал работать в страховой компании. Клерк неизменно проявлял по отношению к нему доброту и внимание и немало помогал ему. Однако через секунду наваждение исчезло, так как Джонс вспомнил, что Торп — так звали клерка — уже пять лет как умер. Сходство, очевидно, объяснялось прихотливой игрой памяти.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем Джонс, по своему обыкновению, начал действовать интуитивно — пересек зал и сел на свободное место напротив знакомого незнакомца: он почему-то чувствовал, что должен объяснить тому свое опоздание и то, что едва вовсе не забыл о встрече.
Однако, как ни старался, достойного объяснения придумать не смог.
— Да, вы и вправду опоздали, — спокойно сказал неизвестный, едва Джойс успел открыть рот. — Но это неважно. К тому же вы забыли о назначенной встрече, но и это ничего не меняет.