Венец Бога Справедливости
Шрифт:
— Ну, еще бы, мой дорогой Антонио, имея прекрасную память, коей вы милостиво одарены Природой, нельзя не вспомнить однажды увиденное.
Эльф чувствовал, что щеки его пылают. Он резко повернулся к королеве и, указывая на нее пальцем, запальчиво сказал.
— Я вам не "дорогой", и уж тем более не "мой"!
Альчести спокойно улыбнулась, и даже приподняла руки, словно пугаясь гневного тона мага, он в свою очередь увидел в этом насмешку.
— Простите, Антонио, я не знала, что шутка мальчишки вас так глубоко заденет!
Антонио хотел ей ответить, основательно дать понять,
Была уже ночь, большая часть Тэнии, как и большая часть дворца уже отдыхала, но одному из гостей об этом страшно было и подумать. Александра VI одолевали чуткие мысли, а попытки уснуть сулили окончательно расстроить пошатнувшиеся нервы. На вечернее застолье он не пошел, поскольку предыдущий такой поход доставил столько волнений, что о спокойствии приходилось только мечтать, а ведь ему так хотелось забыться, не думать, не думать о том сыне, которого повелел, тогда, почти 14 лет назад отдать на съедение хищным зверям. После того разговора, ему только и мерещился грозный лук Азалии, иногда она представала ему с мечом в руках, в ночном полубреде и вовсе над его головой заносил карающий клинок сам Яромир. В этих полуснах он также выслушивал обвинения своей опальной жены, именно поэтому спать ему не хотелось: становилось по-настоящему страшно!.. Порой страх отступал и Александр начинал видеть себя сущим демоном: он представлял, как сам убивает Яромира, ведь убив мальчика, он уберет доказательство своего деяния, и тогда, вновь захочется жить, но, к великому горю, а может, совсем наоборот, к великому счастью, король понял, что в нем еще жива совесть, и вот уж она, точно так просто не оставит его. Только теперь понял он смысл выражения "угрызения совести", да тут целые прогрызания естества. Вдобавок ко всему Александра донимали видения вроде таких, где его королевский маг убивал Яромира, маленького Александра, словом, идеи смерти господствовали в уме властителя западных эльфов, а при таком раскладе не до трезвости мысли.
Альчести открыла двери и вошла в следующий зал — каково же было ее удивление, даже изумление, когда она увидела короля Александра на подоконнике открытого окна. Он, машинально отреагировав на звук, повернул голову и, увидев Альчести, замер, не то от ужаса, не от простой нерешительности осуществить задуманное при постороннем.
— Что вы делаете? — осторожно спросила драконица, — Ваше величество, вам не кажется, что сегодня не очень теплая ночь? Открывать окно, на мой взгляд, не разумно. Может, вы лучше закроете его?
Александр медленно, но выполнил просьбу королевы, хотя, скорей, сейчас воспринимал ее слова, не как просьбу или совет, но как приказ. Закрыв окно, он опустился на пол, и устало облокотился о стену.
— Что с вами? — тихо говорила Альчести, медленно приближаясь к эльфу. — Вам не хорошо?
Вообще она хотела для начала вернуть его к реальности и трезвости рассудка, поэтому задавала такие вопросы, направленные на то, чтобы он стал отвечать, говорить.
— Вы слышите меня, ваше величество? Проводить вас?
— Нет, нет, — глухо ответил эльф, — не нужно, я сам… дойду.
Альчести стояла рядом с ним — вид у него был жутковатый, впалые глаза, какой-то дикий взгляд, что своими бледными красками усиливала луна.
— Я, — начал, было, Александр, но тут же умолк, прикусив губу.
— Об этом никто не узнает, обещаю вам: это останется между нами, но и вы должны обещать мне взамен, что подобное не повторится!
Эльф несколько боязливо посмотрел на нее: а вдруг не сдержит обещание? Нет, сдержит, он знал: Альчести на много способна, но чтоб перешагнуть через данное слово?.
– нет, что угодно, только не это — теперь дело за ним.
— Хорошо, я обещаю вам: это больше не повторится.
— Вот и замечательно, а теперь идите-ка лучше к себе: вам нужно отдохнуть, поцелуйте на ночь маленького Александра, и ложитесь спать. Хорошо?
Эльф кивнул, и, развернувшись, медленно побрел к себе, Альчести проводила взглядом, но провожать в соседнее здание не пошла: она тоже не верила в то, что король не сдержит свое обещание. Немного странным казался его образ на фоне блистающих тэниров, теперь он выглядел, как они днем: серо и мрачновато. Невольно вспомнилась риданская песня о тэнире.
Мы с тобою вошли на поляну
О! Каких только нет здесь цветов
— Но тут место нашлось и изъяну —
Неужель не осталось тонов?
— Ты, мой друг возмущен, но напрасно:
Этот серый невзрачный цветок,
Только с виду такой, но опасно
Говорить ему: знай свой шесток!
Ты постой, подожди здесь до ночи,
Посмотри, как прекрасен закат —
Это небо, волшебник и зодчий
Представляет вечерний парад.
Но очнись: уже ночь наступила,
Где ж тот серый, невзрачный цветок?
Что за светом земным озарило
Всё вокруг? Где же солнце, исток?
Это всё от цветка, от тэнира,
От волшебной его красоты,
Что подобна дыханью Зефира —
Но его ощутимы ль черты?
***
Просыпался дневной мир, вновь зазвучали утренние гимны солнцу, Богам, поддерживающим равновесие этому миру. Всё наполнялось светом, шумом, красками, и стократ прекрасен рассвет, наблюдая который не жалко недосмотренного сна.
Сейчас в риданском дворце, все слуги поднимались ни свет, ни заря: с каждыми новыми гостями прибавлялось работы, и поводов для разговора. Говорить просто так было некогда, но за работой — милое дело, так и веселее, и быстрее работается.
На кухне жизнь закипела еще до восхода солнца, несмотря на то, что состав поваров увеличили, они все равно едва справлялись со всем непомерным объемом работы. Возросли требования, и в количественном, и в качественном отношениях. Случись что, придется не по вкусу кому из властителей — проблем потом не обберёшься — со слуг требовали безупречной и самой дотошной работы.