Венец рабов
Шрифт:
– Поддерживаю, - вставила со своей койки Руфь.
– Ну, конечно же, мы сделаем всё возможное, чтобы свести дискомфорт к минимуму, - заверила их Шварц.
– На самом деле, процедура сама по себе не особенно сложна. Закавыка в таких делах кроется в правильном программировании наннитов, а поскольку у нас есть полный доступ к вашим медицинским картам, то в данном случае это было довольно-таки несложно. Помню, раз мы делали срочную работу для СРС, не имея доступа к медкарте типа, под которого должны были замаскировать нашего агента. Вот тогда это была работёнка! А сейчас…
Она изобразила лёгкий беззаботный
– В данном случае, мы, разумеется, располагаем всей необходимой информацией, - продолжила Шварц.
– И проблемой является фактор времени. Как только мы закончим с вами последние подготовительные процедуры, мы внесём последние поправки в программы наннитов и введём их вам. После этого, - произнесла она тоном, который по тайному мнению Берри, был до ужаса бодрым, - нанниты начнут разбирать вас на части и складывать заново. Если бы у нас было на это несколько недель, то, наверное, вы чувствовали бы себя не намного хуже, чем, скажем, при умеренно серьёзном гриппе. Но учитывая время, которым мы располагаем, боюсь, что придётся заплатить несколько подороже.
Она пожала плечами.
– Как я уже говорила, я ожидаю, что вы обе в следующие несколько дней проведёте довольно много времени во сне. Нанопреобразование действительно имеет тенденцию расходовать много вашей энергии. Мы применим некоторые средства для уменьшения дискомфорта, однако мы должны иметь возможность контролировать ваши реакции на модификацию и не можем позволить себе забить их чем-то действительно мощным. Особенно, когда проводим изменения в таком темпе. Так что я опасаюсь, что то время, которое вы проведёте не во сне, навряд ли займёт место среди ваших любимых воспоминаний.
Она снова улыбнулась, всё с тем же раздражающим недостатком сочувствия, и Берри мрачно вздохнула. Когда она беззаботно соглашалась на всё это, оно казалось намного более простым.
Берри закончила застегивать пижаму и приостановилась. Это было не совсем колебание. Она сказала это себе весьма твёрдо. Однако пауза была смущающее близкой к этому и в районе груди, казалось, обосновалось ощущение падения.
– Ага, вижу, вы готовы! Отлично!
– похвалила доктор Шварц, улыбаясь ещё бодрее, чем прежде, и ощущение падения достигло умопомрачительных масштабов.
– Тогда давайте начинать, да?
Последующие несколько дней были намного более мучительны, чем обещали бодрые заверения доктора. Однако в действительности ощущения были далеко не настолько плохи, как те, с которыми Берри уже сталкивалась на жизненном пути. Кроме того, те же самые жизненные перипетии сделали душу Берри настолько подозрительной, хотя в самом мягком и дружелюбном смысле этого слова, что с ней мало кто мог сравниться из людей, которых она знала.
Ну… за исключением принцессы Руфи.
За эти дни Берри узнала принцессу довольно хорошо, поскольку когда они не спали, им было нечем больше заняться, кроме как разговаривать. И хотя Берри быстро пришла к выводу, что Руфь ей очень нравится, она также нашла различия между ними более чем просто забавными.
Некоторые различия были очевидны - Берри обычно держалась скромно, а Руфь привлекала к себе внимание. Однако более серьёзным различием, хотя и не сразу бросающимся в глаза, была разница во взгляде на жизнь. Да, жизнь Берри оставила ей крайне мало детской невинности, однако она тем не менее бодро смотрела на вселенную и её обитателей. Руфь же…
В конечном итоге Берри пришла к мнению, что термин "параноик" всё же был по отношению к ней неправилен. Он включал в себя боязнь, беспокойство, нетерпеливость, а характер принцессы был очень жизнерадостен. Но если бы термин "оптимистичный параноик" не был смехотворным оксюмороном, то мог бы охарактеризовать Руфь достаточно хорошо. Она, казалось, принимала как данное, что половина человеческой расы была скверна, хотя это знание её особенно и не волновало - поскольку она была уверена, что сумеет управиться со склизкими гадами, если те посмеют досаждать ей.
– И как только королеве удавалось справляться с тобой целых двадцать три года?
– наконец поинтересовалась Берри.
Руфь усмехнулась.
– Я была её сообщницей. К тому времени, как мне исполнилось шесть, я поняла, что мне лучше держаться в тени.
– Она высунула язык.
– Не говоря уже - бэээээ - что это спасло меня от примерно миллиона часов утомительного неподвижного сидения на официальных королевских мероприятиях в потугах выглядеть настоящей принцессой - то есть напыщенной как осёл.
– Это поэтому вся история спасения твоей матери так долго скрывалась от общественного внимания?
– О, нет.
– Руфь твёрдо мотнула головой. Все жесты Руфи обычно были твёрдыми - за исключением случаев, когда были неистовыми.
– Не вешай на меня этот идиотизм! Если бы они поинтересовались моим мнением - они этого не сделали, потому что тогда мне было всего несколько лет отроду, хотя им бы следовало - я бы посоветовала кричать об этом на всех углах. А так истина оставалась неизвестна общественности до тех пор, пока Звезда Ельцина не присоединилась к Мантикорскому Альянсу, после чего мантикорская публика возвела мою мать в национальные герои. Ха! То же самое произошло бы и сразу же, даже до подписания соглашения! Публикация неприкрытой, откровенной правды о жестокости, с которой масадцы относятся к своим женщинам, сделала бы тривиальным выбор в пользу союза с Грейсоном, а не масадскими безумцами.
Руфь яростно нахмурилась.
– Разумеется, именно поэтому кретины этого и не сделали. "Государственные интересы". Ха! Истина в том, что пока Министерство иностранных дел окончательно не решило пойти на союз с Грейсоном, бюрократы должны были "сохранять свободу рук" - ещё одна уклончивая фраза, запоминай - в отношениях с отсталыми варварами, которые правят Масадой! Так что, естественно, вся история должна была оставаться под сукном.
Берри фыркнула.
– Мой папочка утверждает, что ссылка на "государственные интересы" использовалась для сокрытия очевидных глупостей большее число раз, чем любое другое ханжеское высказывание. И всякий раз, когда мама - в смысле Кэти Монтень - пытается заставить его делать то, чего он не хочет, он тут же говорит, что хочет сохранить свободу рук.