Венец
Шрифт:
– Да, – сказала Кристин. Голос ее зазвучал неуверенно. – Я знаю и то, что ему было всего восемнадцать лет, когда он познакомился с нею… со своей любовницей!
– Мне было столько же лет, когда я женился, – отвечал Лавранс. – Мы считали во дни моей молодости, что восемнадцатилетний мужчина может сам отвечать за себя и отстаивать свое собственное и чужое благополучие!
Кристин стояла молча.
– Ты назвала женщину, с которой он жил в продолжение десяти лет и прижил детей, его любовницей, – сказал Лавранс немного спустя. – Небольшая была бы для меня радость отдать дочь мужу, который до женитьбы
– Вы не так сурово осуждали фру Осхильд и господинаь Бьёрна, – тихо сказала Кристин.
– И все-таки я не могу сказать, чтобы мне нравилось породниться с ними, – ответил Лавранс.
– Отец, – сказала Кристин, – разве вы были таким уж безгрешным всю свою жизнь, что решаетесь так сурово осуждать Эрленда?..
– Видит Бог, – резко ответил Лавранс, – что я не считаю ни одного человека большим грешником, чем я сам! Но из того, что все мы нуждаемся в милосердии Божием, не следует, чтоб я отдавал свою дочь первому попавшемуся человеку, который вздумает попросить ее в жены!
– Вы знаете, что я не то хотела сказать, – горячо возразила Кристин. – Отец… матушка… ведь и вы были молоды – или вы уже все забыли, разве вы не можете понять, как трудно остеречься от греха, в который вовлекает любовь?..
Лавранс густо покраснел.
– Не могу, – коротко сказал он.
– Тогда вы не ведаете, что творите, – в отчаянии закричала Кристин, – если хотите разлучить Эрленда со мною!
Лавранс снова опустился на скамейку.
– Тебе всего только семнадцать лет, Кристин, – снова начал он. ~ Возможно, что ты и он… что вы оба полюбили друг друга сильнее, чем я думал. Но он не такой уж молодой человек, чтобы не понимать… Если бы он был хорошим человеком, то не подходил бы с любовными речами к такому юному, незрелому ребенку, как ты… А то, что ты была уже просватана за другого, он, вероятно, считал сущим пустяком!.. Но я не выдам своей дочери за человека, который прижил двоих детей с законной женой другого. Ты знаешь, что у него есть дети?..
Ты слишком молода, чтобы понять, что такое дурное дело порождает раздоры… и вражду в семье… без конца! Человек не может отвернуться от своего собственного порождения и исправить своего проступка тоже не может – и трудно ему найти способ, чтобы вывести в люди своего незаконного сына или выдать дочь замуж, разве только за слугу или мелкого крестьянина! И дети эти – они не были бы созданными из плоти и крови, если бы не возненавидели тебя и твоих детей…
Разве ты не понимаешь, Кристин… Такие грехи… Может быть, Бог и прощает легче такие грехи, чем многие другие, но они так разрушают семью, что ее потом никогда не собрать! Я тоже подумал о Бьёрне и Осхильд – передо мною стоял этот Мюнан, ее сын, он весь сияет золотом, он заседает среди королевских советников в совете, он вместе с братьями двоими владеет материнским наследством, и он за все эти годы ни разу не навестил своей матери в ее бедности! Да, и вот такого-то человека твой друг выбрал своим посредником!..
Нет, повторяю я, нет! С этими людьми ты не породнишься, пока голова моя еще не под землею!
– Тогда я буду молить Бога день и ночь, день и ночь, чтобы он взял меня к себе, если вы не измените своего решения!
– Сегодня бесполезно продолжать этот разговор, – сказал отец сокрушенно. – Ты, вероятно, думаешь иначе, но я должен распоряжаться твоею судьбою, чтобы не быть за тебя в ответе. Иди теперь отдыхать, дитя мое.
Отец протянул ей руку, но Кристин сделала вид, что не замечает ее, и рыдая вышла из горницы.
Родители некоторое время сидели молча. Потом Лавранс сказал жене:
– Не можешь ли принести мне немного пива? Нет, принеси лучше вина, – попросил он. – Я устал…
Рагнфрид исполнила его просьбу. Когда она вернулась с большим кубком, муж сидел, закрыв лицо руками. Он взглянул на нее, потом прикоснулся к ее головному платку и плечам.
– Бедная, ты промокла! Выпей за мое здоровье, Рагнфрид!
Она едва пригубила кубок.
– Нет, выпей со мною, – с жаром сказал Лавранс, стараясь притянуть жену к себе на колени. Она неохотно исполнила его желание.
Лавранс сказал:
– Ведь ты поддержишь меня в этом деле. жена моя? Для самой же Кристин лучше, если она с первого же раза поймет, что должна выкинуть из головы этого человека!
– Тяжело будет нашей девочке, – сказала мать.
– Да, я понимаю это, – ответил Лавранс.
Они помолчали немного, потом Рагнфрид спросила:
– Как он выглядит, этот Эрленд из Хюсабю?
– О-о… – сказал Лавранс, растягивая слова. – Он красивый парень я своем роде! Но мне кажется, что его только на то и станет, чтобы сводить с ума женщин!
Они снова помолчали, потом Лавранс опять сказал:
– Он так хорошо распорядился своим большим наследством, полученным от .господина Никулауса, что оно сильно уменьшилось. Не для такого зятя работал я всю жизнь, стараясь обеспечить своих детей!
Мать в волнении ходила взад и вперед по горнице. Лавранс продолжал:
– Всего больше мне не понравилось, что он пробовал подкупить Колбейна серебром, – тот должен был передать Кристин тайком письмо от него!
– Ты читал письмо? – спросила Рагнфрид.
– Her, я не пожелал, – коротко ответил Лавранс. – Я вручил его обратно господину Мюнану и сказал ему, что я думаю о таких поступках. Он приложил к письму и свою печать – уж и не знаю, что сказать о таком ребячестве. Господин Мюнан показал мне печатку с пояснением, что это личная печать короля Скюле, которую Эрленд унаследовал от своего отца. Вероятно, он хотел, чтобы мне стало ясно, какая это большая честь, что они просят руки моей дочери! Но я думаю; что господин Мюнан не взялся бы с таким пылом за дело Эрленда, если бы не понимал, что с этим человеком падают все то могущество и честь, которые род из Хюсабю приобрел во дни Никулауса и Борда, – Эрленд не может уже больше надеяться на брак, приличествующий ему по положению!
Рагнфрид остановилась перед мужем.
– Уж не знаю, муж мой, прав ли ты в этом! Во-первых, надо сказать, что по теперешнему времени по всей округе многим владельцам больших поместий приходится довольствоваться меньшим почетом и могуществом, чем в прежнее время их отцам. Ты сам лучше меня знаешь, что теперь человеку труднее, чем прежде, достичь богатства – владеет ли он землею или занимается торговлей…
– Знаю, знаю, – нетерпеливо прервал ее муж, – тем осмотрительнее надо распоряжаться своим наследием!..