Венера с пистолетом

Лайл Гэвин

Она внимательно посмотрела на меня.

– Не забывайте, что мы здесь по серьезному делу.

– Если я забуду, то Фаджи напомнит.

Она снова осмотрелась вокруг и произнесла с известным благоговением:

– Я знала, что он большой человек, но не знала, что настолько большой.

Скорее всего, старый плут хотел, чтобы именно так она и подумала. Оставьте покупателя дожидаться среди первоклассных произведений искусства, разбросанных как попало, чтобы показать, что у вас нет времени ими заниматься, и у него сложится впечатление, что вы большой человек. Важный и богатый. После этого покупатель вряд ли станет упорно торговаться.

– Кстати, – спросил я, – теперь мы стали гордыми собственниками гравюры Дюрера?

– Да, – сквозь зубы процедила она и поджала губы.

– Я так и думал, что мы ее приобретем. Было чертовски умно с моей стороны обратить на нее внимание, вы не думаете?

– Как вы уже сказали: Дюрера узнает каждый.

Именно в этот момент молодой человек вернулся и сказал, что мэтр готов с нами встретиться.

Комната мэтра оказалась небольшим кабинетом на первом этаже; в нем царил беспорядок и он был слишком загроможден книжными шкафами. Стеллаж для картин без рам позади большого старого письменного стола; в одном углу картина в раме на подставке. Дневного света в комнате не было; пыльные старые темные занавеси оставались задернуты круглый год.

Фаджиони был маленьким, старым и толстым, и сутулился, хотя как он умудрялся сутулиться с таким животом, я не понимал. Все на нем – и коричневый костюм, и тонкие седые волосы, и даже сигарета, торчавшая в испачканных взъерошенных усах, – было в полном беспорядке. Он выглядел примерно на пять лир и был похож на использованный автобусный билет.

Поднявшись нам навстречу из-за письменного стола, он посмотрел на нас поверх очков, а затем принялся изучать визитную карточку Элизабет. Еще один трюк старого психолога.

– Вы – мисс Уитли? Я счастлив. – Он протянул пухлую бледную руку. – Когда-то мне доводилось встречаться с вашим знаменитым отцом.

Он убрал руку назад – видимо, та не хотела слишком долго висеть в воздухе – и похлопал по книжной полке.

– Я читал все его труды. Было так грустно узнать о его смерти.

Затем он взглянул на меня.

– Привет. Рад новой встрече, – сказал я.

– Джильберт! Я более чем счастлив. Мы не встречались с…

– С того момента, как я отдыхал за счет государства. Три года назад.

Он покачал головой.

– Это было просто ужасно. Я не могу представить, как…

– Я могу.

Элизабет с любопытством посмотрела на меня. Но потом решила ничего не предпринимать.

Фаджи снова повернулся к ней.

– Синьорина, вы покупаете картины?

– Мне было бы интересно посмотреть, – осторожно ответила она.

– Или собираете для кого-то коллекцию?

– Для одного – двух клиентов. В Соединенных штатах. Это дает мне возможность посмотреть здешние музеи.

Он кивнул настолько, насколько позволяли его подбородки; все это время он не вынимал изо рта сигарету.

– У меня кое-что есть. Не слишком много. Я теперь уже не так интересуюсь этим. Я умираю.

– Да? – искренне удивился я.

Он покосился на меня, затем вынул сигарету изо рта, долго и хрипло откашливал мокроту, сплюнул на ладонь и посмотрел. Потом снова проглотил.

Я почувствовал, как стоявшую позади Элизабет передернуло.

Фаджиони вновь посмотрел на меня.

– Умираю, – твердо заявил он. – Так сказали мои врачи.

– Тогда наймите врача, который скажет, что вы не умираете. Вы можете себе это позволить.

– Деньги не имеют значения. Я раздаю их. Я умираю. Мои картины – я их раздаю. Берите все, что нравится. – Он похлопал рукой по стопке картин позади письменного стола. – Заплатите мне столько, сколько захотите. – Укоризненно посмотрев на меня, он сделал еще одну попытку откашляться.

Элизабет решительно обошла вокруг стола.

– Тогда можно я взгляну?

Он резко выдернул картину.

– Каналетто, конечно, ранний.

Это была простая, немножко романтизированная сценка где-то в Венеции.

Она взяла ее, немного покачала из стороны в сторону, сказала:

– Да, – и положила обратно.

Он вытащил другую.

– Караваджо.

Женщина из среднего класса с множеством замысловатых складок на одеждах, подчеркнутых глубокими резкими тенями. Она мельком взглянула на картину.

– Может быть.

Они продолжили и дальше в том же духе, тратя не больше времени, чем понадобилось бы на пересчет чистых полотенец. Казалось, психологические приемы старого жулика не давали должного эффекта; Элизабет действовала быстро, эффективно, отвечала уклончиво. Если не считать случая, когда он протянул ей квадратную доску с выцветшим изображением женской головки.

– Рафаэль, – сказал он.

– Ни в коем случае, – ответила она.

Он посмотрел на нее, потом пожал плечами и печально улыбнулся, – Вы дочь своего отца. – После этого положил Рафаэля обратно. – Хотите посмотреть галерею?

– Если можно.

Старик достал из письменного стола большую связку ключей и нажал звонок. Через несколько секунд молодой человек в белом пиджаке открыл дверь. Фаджи вышел.

Я уже видел эту галерею, поэтому не был удивлен, но все же на пару минут остановился в растерянности. Это было похоже на дом, построенный ребенком, и уж ни в коем случае не умным ребенком. Комнаты были расположены как попало, немного на разных уровнях, и соединены ступеньками, идущими вверх или вниз. Из каждой комнаты путь шел в следующую, и молодой человек отпирал нам каждую дверь, а потом запирал ее за нами. И во всем доме не было окон; может быть, их заложили, а может быть комнаты галереи не имели наружных стен – определить это было невозможно. Наконец мы дошли до как следует оборудованных комнат. Их стены были свежевыкрашены и чисты, картины и скульптуры расположены надлежащим образом и освещены небольшими лампами, установленными под потолком.

Дом просто не мог быть построен таким образом; должно быть, Фаджи сам его переделывал. Скорее всего, в целях безопасности. Грабитель, оказавшись один внутри этого дома, потратил бы неделю на то, чтобы выбраться наружу.

Элизабет задавала темп; она смотрела все, но некоторые вещи удостаивала только беглого взгляда, у некоторых вежливо сосредотачивалась, что требовало несколько большего времени, а некоторые внимательно рассматривала. Фаджи вначале называл имена, но было совершенно очевидно, что она его не слушает, поэтому он замолчал и только раз или два принимался кашлять, чтобы напомнить нам, что умирает.