Венхра. Книга первая. О плохих людях и странных обстоятельствах
Шрифт:
Жена начала мыть посуду, а Владимир молча пил чай с пряниками.
– Завтра надо съездить к моей маме, у неё опять что-то с краном. Можешь заскочить к ней в обед ненадолго? – сказала Тома. Ей не хотелось ничего просить, но, почему бы и нет?
– Я не смогу… у меня неприятности, – сухо ответил Вова. Надо было сразу начать обо всём рассказ, но он мешкался.
– Неприятности у него, там до неё две минуты доехать-то. У тебя вечно какие-то неприятности, – заворчала жена, ей очень не понравился отказ мужа.
– У меня ЧП на объекте, завтра в обед я должен съездить к следователю! – Повышая тон, сказал Владимир. Чётко и твёрдо. Редко он себе позволял повышать так голос. Обычно это происходило только на работе. Но
Жена молчала, но её движения стали резкими и быстрыми, звон посуды стал сильнее. Владимир решил сбавить возникшее напряжение:
– Мне надо будет заехать в офис к руководителю, на следующий день, в обед, поеду в страховую. А вечером могу заехать к твоей маме.
Тома продолжала молчать. Домыла посуду, вытерла руки, собираясь уходить в спальню, она тихо сказала:
– Не надо. Кристина опять заболела.
Она ушла, а Владимир остался сидеть в одиночестве, проклиная сегодняшний день. Кристина часто простужалась. Он не решился пойти в её комнату, чтобы не мешать своим нелепым участием в процессе её выздоровления от очередного ОРЗ.
* * * *
Тихон всё ещё не мог отвыкнуть от того, как за многие годы его тюремного срока, в нём чётко засело ощущение замкнутого пространства. Узкий переулок для него казался нескончаемо длинным, а улица так вообще. Открытое море. И люди. Люди другие. Их взгляды. Они такие лёгкие. В них нет агрессии, тоски, хитрости и хмурости. Будто жизни они не видели, а так, лишь весёлые картинки рассматривали. Не тыкала их жизнь лицом в грех. И не нужно жаловаться на то, что у тебя есть. У кого-то нет вообще ничего, и нет жалоб. Совсем. Не хотелось Тихону жаловаться. Не умел он. Хотелось только немного побольше тепла. Он отвык от такой осени. От осени в открытом пространстве, он совсем её не помнил. Там, где он провёл тринадцать лет из пятнадцати, обещанных судом, было почти всегда жарко. Жарко и душно. Воздуха не хватало. А здесь воздуха было много, но он был неприветливым, холодным, колючим. Зато это был воздух свободы. Огромной, необъятной свободы. В которой так чётко чувствовалась беспомощность. Не от того, что прошлое не перепишешь, не изменишь, а от того, что настоящее, без фундамента прошлого – это босая бедность. Чем больше лет в жизни проходят в бездействии, тем реже будущее маячит впереди удобствами. Хотя бы даже элементарными.
Холодные дни октября встретили новую жизнь Тихона Сидорова. И как бы сейчас не было грустно остаться без тепла в этот пасмурный день, новая жизнь бывшему узнику, честно отбывшему своё наказание, нравилась значительно больше жизни прежней. Идти ему было ровным счётом некуда.
На выходе из тёплого подъезда некогда родного дома, Тихон достал сигарету «Прима» без фильтра. Зажёг спичку, закурил. Он захлопнул дверь, понимая, что сам он её не откроет из-за нового устройства на ней, именуемое домофоном. И тот человек, к которому он приходил, тоже не откроет ему эту самую дверь. А так хотелось остаться хотя бы в подъезде. На ночь. Но до ночи ещё очень далеко, было позднее утро.
Впрочем, это не важно.
Не станет он позорить сестру ночёвкой в этом подъезде. Не пустила она его на порог. После того, как он сел в тюрьму, отреклась она от него. Как и мать, ныне покойная, которая и оставила эту квартиру в наследство дочери. Так и остался Тихон без родных и без жилья.
Всё равно, он ни на что и не рассчитывал. Но приехать сюда не мог. Потому что некуда больше. И он был благодарен сестре за то, что она смогла дать ему денег. Четыре тысячи рублей. Тихон понимал, что больше свободных денег у неё не было. И для него эта сумма была богатством. Ещё ему очень хотелось выпить. Хоть и дал он себе когда-то слово не пить алкоголь, но выпить всё равно хотелось. Свобода, как-никак. Он докурил, бросил окурок в урну, медленно пошёл мимо знакомых, но так сильно выросших тополей.
– Тихий! – раздался хриплый голос за спиной. Он обернулся. Так его называли только на зоне. Перед ним стоял грязный, но довольный жизнью Иваныч. Один из немногих, к кому так никаких погонял и не привязалось за несколько лет их совместной отсидки. Только Колян освободился на год раньше. Да и сидел он лет на шесть меньше, чем Тихон. У того статья была за разбой. Без убийств. Но вот и снова их вместе свела судьба.
– Чего? – смог ответить, оборачиваясь, Тихон. Ему не нравилось то, что на свободе ему напомнили его имя, данное в тех местах, где жизнь становится горькой в сигаретном дыме и черноте чифира.
– Не узнал что ли? – подошёл к нему человек, очень похожий на бомжа. – Это я! Колян! Иваныч!
Тихон его, конечно же, узнал.
– Не ожидал тебя увидеть.
– А я тебя, Тихий, увидеть-то как раз и ожидал. Всё утро здесь торчу. Заранее прознал, что откинешься ты. Заранее знал, что сюда приедешь. И знал, что сестрица твоя тебя на порог не пустит.
– К чему такое внимание к жизни моей? – Тихон спросил, но понимал, каким будет ответ.
– Ты не смотри, как я сейчас выгляжу. Это для конспирации, – начал издалека Николай Иванович, человек, которого всю жизнь звали то Колян, то Иваныч. – У меня дело к тебе выгодное. Собираем мы, с надёжными людьми, команду. Дела серьёзные предстоят. Нужны нам кадры, способные подсобить. Думаю, выбор у тебя небольшой. На улице сгнить, или подняться. Много времени на раздумье не дам. В этом городе я проездом. Сегодня тут, завтра там. Подробностей, разумеется, сразу не расскажу, не обессудь.
– Нет. Не хочу я в это впутываться. Жить хочу по-другому, – Тихон был твёрд в своих словах. Колян даже не сразу смог ему возразить.
– Возьми, – сунул неопрятный мужчина смятый листок в руку Тихона. – Это номер телефона. Как тяжело станет, позвони, примем тебя, как своего.
– Хорошо, – ответил Тихон, и снова попытался уйти, как Колян его остановил. На этот раз с бросьбой в голосе:
– Может у тебя есть чем подогреть? Мы ещё только в начале пути, не всегда хватает.
Тихон отдал ему пятьсот рублей, не засвечивая остальные деньги. Сослался на то, что больше нет, и ему действительно не на что жить. Ему казалось, что Колян может и убить за такую сумму. Впрочем, тот лишь отблагодарил, и они разошлись. Каждый своей дорогой.
* * * *
Максим сидел перед экраном телевизора и пил пиво. Это была уже пятая, или, всё-таки, четвёртая бутылка за вечер. Он не помнил. Но, судя по его ощущениям, бутылка вполне могла быть и шестой. В общем, не важно. Важно то, что она была последней, и больше пива в большом и пустом холодильнике Макса не было. Чипсы закончились ещё на второй бутылочке «Пражечки».
За окном моросил холодный, осенний дождь, там было темно и жутко. В квартире тоже было темно, как и в душе пару месяцев назад отпраздновавшего своё тридцатидвухлетие мужчины. Терзала его тоска несусветная, слишком много тайн выпало на его жизнь, которую он проводил совершенно не так, как хотел. Похоже, кризис среднего возраста коснулся его в полной мере. Алкоголь помогал лучше пережить эти периоды безрадостности. Пережить, и забыть.
Расфокусированным взглядом парень наблюдал за футбольными баталиями в рамках группового этапа Лиги Чемпионов, где Леверкузенский «Байер» принимал на своём поле Санкт-Петербургский «Зенит». Близился к завершению первый тайм, а забитых голов так и не было. Впрочем, Макс уже и не следил за тем, что творится на поле. Он лишь изредка переводил туда взгляд, когда комментатор повышал голос, переживая за какой-нибудь острый момент. Но всё равно было скучно, и запасы пива, как нарочно, заканчивались.