Шрифт:
Вепрь-3
Глава 1
— Эвон, вишь Вепрь, — вдруг донесся мальчишеский голос полный как страха, так и восхищения.
— Брешешь, — не веря и все же желая, чтобы это оказалось правдой, высказал сомнение другой голосок.
— Собака брешет. Говорю тебе Вепрь и есть. Ишь страхолюд какой, его как только ворог видит, тут же обделывается, а он его раз и об колено.
— Я думал он по боле.
— Да куда боле-то. И без того, эвон какой здоровый.
Вообще-то особой статью Добролюб не выделялся. Да, был крепок. Да, высок. Но ничего выдающегося,
А ведь было время и это страшное лицо было пригожим настолько, что девки глаз не сводили, томно вздыхая. Было. Было, да прошло.
Этот мир не был его родиной или был, тут уж и не скажешь однозначно, во всяком случае, тело его было плоть от плоти этой реальности или планеты, кто знает куда его занесло в параллельный мир или на иную планету. Виктор Волков родился на Земле и был представителем двадцать первого века, отстоящего по развитию от этого мира на несколько веков. То место куда его занесло, было сродни позднему средневековью той, родной для него Земли. Впрочем, это место для него было столь же родным, хотя судьба обошлась с ним очень сурово.
Так уж случилось, что попав в автомобильную катастрофу, Виктор пришел в себя здесь и оказался при этом в чужом теле. Теле скомороха, по имени Добролюб, которого привалило деревом. Из того, что он запомнил об аварии, он сделал вывод, что там, на Родине, он погиб, уж в очень серьезное ДТП он попал. Как так случилось, что это тело покинула душа, а его, Волкова, нашла здесь пристанище, ему было невдомек, но случилось то, что случилось.
Здесь он нашел себя. Ему нравилось жить среди этих людей и в этом времени, где все было куда как честнее и человек стоил ровно столько сколько стоил. Хватало и подлости, и злобы, и зависти, обычные в общем-то люди, но все одно справедливости здесь было куда больше чем там, где он жил прежде. Да, здесь можно было попасть в холопы и имелся правящий класс, вот только бояре и дворяне не стеснявшиеся отмечать свое более высокое происхождение и чуравшиеся сидеть за одним столом с низшим сословием, откровенно выказывавшие неприязнь к простолюдинам, по сути служили этим самым людям. Они не провозглашали пылких и зажигательных лозунгов о равенстве и братстве, они не задумывались о правах человека, мало того, четко указывали на полное бесправие определенных слоев населения. Они могли запороть насмерть своего холопа или убить чужого, отделавшись малой вирой, но при всем при этом, они служили людям, даже распоследним холопам. Здесь высокородные не отсиживались на теплых местечках, посылая на смерть тысячи людей и наживаясь на их крови, они сами шли в первых рядах на ворога. Понятно, что хватало всяких, но то исключение, которое не стоит возводить в правило.
Виктор нашел здесь семью, нашел тех кто стал для него по настоящему дорог, хотя все его родные остались там, на оставленной им Земле. Нашел. А потом в одночасье лишился практически всех, в том числе и семьи, жены и дочурки.
Гульды. Беспокойные соседи брячиславцев истово ненавидящие всех славен, время от времени и с завидным постоянством приходившие в их земли с войной. Именно им он был обязан своим уродством. Но не за то он лютовал на гульдов. Семью свою никак простить не мог, которых заживо пожгли,
За семью он посчитался, посчитался так, что гульды сильно пожалели о том, что не добили его, когда он лежал посреди двора, полыхающего постоялого двора. Только на его совести были тысячи жизней ненавистного племени, Виктор не гнушался ничем — он травил, взрывал, жег, стрелял, резал, ни на минуту не задумываясь прав ли он или нет. Под его горячую руку, направляемую холодным рассудком, попадали и взрослые, и старики, и дети, но он даже и на секунду не посчитал себя неправым. Что посеешь, то и пожнешь. Буквально омывшись в крови врагов, он все же нашел и непосредственных виновников гибели его близких, нашел и покарал. Когда это случилось, то тиски постоянно сжимавшие его грудь, слегка поослабли, а ненависть немного притупилась, вот только не сказать что сильно. Сегодня гульды снова пришли с войной на землю Брячиславии и снова готовы насиловать, убивать, грабить и жечь. Что же, никто вас сюда не звал.
Виктор бросил последний взгляд на мальчишек, ухмыльнулся, вот ведь не хотел пугать, а мальцы с тихим вскриком порскнули в сторону, только пятки засверкали. И то, его улыбки сейчас волк испугается и хвост подожмет, чего о детях-то говорить. Махнув мысленно на них рукой, он пошел дальше, все больше мрачнея от того, что люди старались податься в стороны, дабы не оказаться у него на пути. Оно вроде и попривык уже, но иной раз находило на него. Вот и сейчас как оглоблей огрели, аж дыхание сперло.
Люди его как и ожидалось были на подворье. Даже сотники жили в сотницкой казарме, а вот у них отдельное жилье. По здравому размышлению, воевода решил поселить эту братию на особицу. С одной стороны отборные бойцы, опять же снаряжения своего видимо не видимо, как и имущества. С другой, таких лучше держать в сторонке. Одного взгляда на эти разбойничьи рожи было достаточно, чтобы понять, добра от них лучше не жди. Даже воевода для них не был авторитетом, только один человек мог отдавать им команды. Хотя они и считались людьми служилыми, командира своего никак не желали называть десятником, только атаманом и прозывали.
Во дворе его встретила старушка Любава. Знатная травница и лекарка, к ней вся округа стекается, а она никому и не отказывает. Воевода хотел было поворчать, да потом махнул на все рукой. Вообще многое спускалось Добролюбу. Отчего она привязалась к этому человеку всем было определенно непонятно, а только всегда старалась она держаться к нему поближе. Может от того, что таким знахаркам время от времени достается от разъяренной толпы, когда ум за разум заходит, а в голове одна каша и хочется всю вину за все горести свалить на чьи-либо плечи. Вот в этом случае знахари подходят как нельзя лучше. Потом и пожалеют и повинятся, а назад уже ничего не вернуть. А коли рядом с лекаркой приключится такой вот удалец… Не, проще злобу выместить на ком другом.
— Чего добрый молодец, голову повесил.
— Скажешь тоже, добрый.
— Добрый, добрый, чай думали когда имечко-то давали. А то что до крови сейчас охочий, дак исцеление твое близко. Скоро совсем появится человек, что жизнь твою перевернет и заставит по иному на нее взглянуть.
— Бабка Любава, ты бросай предрекать-то, — горько ухмыльнулся Добролюб, — лекарка, да травница ты знатная, на всем свете такую не сыщешь, а вот в будущее ты лучше не зри. Не твое это. Что до доброты, так то тебе неведомы мысли мои, а они ой как не добры.