Вера, мышонок и другие
Шрифт:
А он отвечает: «Как же ты не видишь? Ведь это енот, но вместо енотовой у него моя голова, и я держу книгу, которая показывает мою любовь к знанию. Там ещё и эпитафия будет».
«И ты хочешь, чтобы я установила это в том месте, где покоятся все наши предки? Ты хочешь, чтобы там собирались какие-нибудь дьяволопоклонники по ночам, а днём над нами потешался весь город? Тогда уж сразу и для меня придумай памятник, поскольку я умру от стыда».
Тут, видно, Алехандро посмотрел на это с моей стороны или ещё что, да только он махнул рукой.
«Но эпитафия там быть должна – это моё последнее слово. Она в синей папке. Поди возьми и прочитай».
–
– Да, я вижу, дедушка. И то стихотворение я запомнила:
Мудрей Енота твари нет,
Ведь в лапах он несёт
Сознанья свет,
Чистейший вымытый Водою,
Из Чаши, Претворяющей земное
В Неземное…
Вечное!
Глава 6
Сев в автобусе у окна, Вера смотрела с тоской на окраины Трёх Енотов. Уже перед самым выездом на трассу она увидела кочковатое поле, поросшее не слишком густой травой. Такое же, только на другом конце города, было одним из любимых мест для их прогулок с Марисолью. Они приходили на поле увидеть кроликов, водившихся там в немалом количестве, но видели редко – это была большая удача, так как те очень пугливы. Увидев неосторожно высунувшегося крольчонка, они хватали друг друга за руки, тянули за края одежды и прижимали пальцы к губам, чтобы не спугнуть животное. Но кролик быстро замечал нарушителей, замирал от неожиданности и после исчезал в мгновенье ока. Такое событие они с подругой считали предвестником чего-то хорошего. А вот в последние месяцы никаких кроликов они не видели – и вон как всё обернулось.
«Ну ладно, пусть это глупости, и кролики не знают будущего, но как же она будет жить вдали от тех мест, где знала почти каждый уголок? Видимо, это будет не жизнь, а мучение», – такие мысли терзали Веру.
Тут ещё вспомнились те, которые забрали дом. Эти люди определённо не были знакомы с гуманистическими воззрениями на жизнь, но были искушёнными в житейских хитростях. Пронырливые и нахрапистые, они добивались своего, не оглядываясь ни на что, с бездушным упорством механизма, но механизма бесполезного, существующего только во имя себя. Так мог бы сказать о них дедушка.
Вера же видела таких людей впервые и до недавнего времени считала, что подобные им бывают только в каких-нибудь фильмах, а в жизни все люди если уж и не совсем распрекрасные, то, по крайней мере, такие, с которыми можно договориться, исключая психически больных.
А ведь поначалу они ей понравились. Выглядели модно, разговаривали гладко, шутили иногда. Она даже обрадовалась им, полагая, что всё обустроится как-то так, что все останутся довольны, и они будут дружить, тем более она и не понимала толком, зачем они здесь. Но оказалось, что они меняют маски с лёгкостью, когда считают это нужным, а после того, как раскрыты, показывают зубы.
Ещё дедушка Веры мог бы добавить, будь он жив, что они едва ли сознавали свою бесчестность. Они просто делали то, что считали для себя выгодным и не скрывали этого, правда, только после того, как их намерения становились видны. Так что, может быть, они даже думали о себе, как о честных и открытых людях, не прячущих свою хищническую натуру за притворной добродетелью. Во всяком случае, так они, вероятно, понимали честность.
У этих всё было какое-то морально вывернутое, словно они жили в королевстве кривых зеркал, где хитрость считается умом, мошенничество – нормой общественных отношений, а справедливостью является то, что приносит доход.
В общем, Вере хотелось больше никогда их не видеть, и она понимала, что ей ещё повезло. Видимо, обойти какие-то законы они не смогли, чтобы обобрать её подчистую, и им пришлось раскошеливаться, то-то в последнее время они смотрели на неё так, словно она их обворовала.
Вера пообещала себе, что вспоминает об этих людях в последний раз и в дальнейшем постарается гнать мысли о них.
Чтобы отвлечься от тягостных дум, Вера достала наушники и включила песню одной некогда известной мексиканской певицы, теперь уж никому не нужной.
Глава 7
Показались предместья Санта-Эсмеральды. Далеко ли отсюда до автостанции, Вера не знала, но ей уже шибко не терпелось выйти и купить воды, так как она совершила оплошность, забыв взять что-нибудь попить в дорогу. У неё было лишь два яблока, но съесть больше одного она не смогла, да и то не доела, поскольку яблоки оказались кислыми. Пришлось терпеть ещё 40 минут, прежде чем автобус добрался до конечной.
Вера бросилась к первому же увиденному лотку с напитками и, втридорога заплатив за воду, наконец утолила жажду. Ей было известно, что до дома, где предлагалась работа, можно дойти пешком минут за сорок, но шёл уже второй час, а туда нужно приходить до полудня. Ночевать на вокзале не хотелось, да и можно ли? Поговорив с продавщицей воды, она узнала, что рядом есть дешёвый отель. Туда она и отправилась. В отеле не было ничего интересного, и Вера всего лишь хотела дождаться утра, чтобы явиться в дом сеньоры Мендес, и если всё получится, то там и остаться хоть на какое-то время. За прошедший день она убедилась, что кочевая жизнь её совсем не привлекает. Конечно, быть прислугой – это противоречило всему, что говорил ей дедушка о достойной человека жизни, что значило приносить пользу обществу, а не обслуживать эгоистические интересы отдельных лиц, но сейчас выбирать не приходилось.
Утром, расплатившись за ночлег, Вера пошла тенистыми улочками, застроенными в основном двух- и трёхэтажными домами обеспеченных горожан. Этот район был самым богатым и самым тихим в городе, за исключением его центральной площади и прилегающих к ней улиц, где расположились заведения, необходимые людям с деньгами, где можно дорого поесть и стильно приодеться. Впрочем, там же располагались: университет, общежития для студентов и многоквартирные дома, где проживала по большей части прислуга и обслуга богатых жителей этого района, поэтому только проходя через площадь и окрестности Вере начал немного нравиться этот район. Тут было как-то дружелюбнее, проще и легче, чем в удручающе-скучной череде дорогих ультрамодных особняков, которые несмотря на вложенные в них средства вызывали уныние, а иногда и отвращение, наступающие после первоначального восхищения их ухоженностью и необычностью.
Строения эти выглядели кичливо и зачастую нарочито отрицающими единство архитектурного стиля и какую-никакую связь с прошлым, да и вообще с чем-либо. Однообразие этого в конечном счёте самолюбования и навевало скуку, но оно в большей степени было даже не внешним, а скрывающимся в надменном посыле, заключающемся в следующем: «Здесь живёт пуп земли, и мир существует, только пока он живёт. Только его удивительная личность создаёт в сознании всё, что есть, а без неё ничего нет».
Лишь два громко орущих друг на друга кота, едва-едва оживляли бездушный пейзаж. Они ходили кругами, шипели и взвизгивали, всячески пытаясь устрашить соперника, но всё безрезультатно, поскольку оба были одинаково могучи и злобны.