Вера в горниле Сомнений. Православие и русская литература в XVII-XX вв.
Шрифт:
Вот эта истина, истина о единстве церковном между людьми и о единстве человека, всего мира с Творцом наполняет всю поэзию Афанасьева. Она пробуждает в каждом читателе чувства добрые, светлые, заставляет (незаметно для сознания) стремиться к горнему миру, одолевая в себе внутреннюю греховность нашу.
Однако не только содержание, но сам стих у Афанасьева формой своей влечёт к себе. Выразителен язык этой поэзии: чуть-чуть — в меру — архаизированный, уподобленный церковному. Необычайно красив ритмический рисунок многих стихотворений. Фраза у поэта всегда ёмко насыщена, часто чётко афористична и тем врезается в сознание.
Помимо лирических стихотворений Афанасьев сложил несколько поэм. Одна из
Поэма «Небо» раскрывает важную истину: само созерцание мира Божьего даёт человеку возможность заглянуть и внутрь себя, увидеть многое важное, тайное, осмысляемое через духовное соприкосновение со всем бытием мира.
Ещё одна поэма посвящена переложению, поэтической обработке "Книги пророка Ионы", что сразу становится видно из названия: "Иона пророк". Традиция также в нашей поэзии давняя. Но если бы то было простое переложение — оно бы не стоило затраченного труда: проще было бы обратиться к соотвествующему тексту Библии. Нет, автор не просто пересказывает в стихах всем давно известную историю (хотя и сам пересказ поэтически интересен), но через библейскую мудрость осмысляет более позднее время, предшествующее явлению Спасителя. И это естественно, ибо в пророке Ионе толкователи видят один из прообразов Христа, а через то и наши проблемы. Важно среди всеобщей тьмы греха суметь различить то, что является залогом спасения человечества.
Достоинства этой поэзии таковы, что как явление русской культуры её должно поставить куда как выше не в меру превознесённых созданий многих поэтов, (не говоря уже о штукарях, обильно имитирующих поэзию). Жаль, что тиражи книг поэта слишком малы и что читатель, кажется, в массе своей не дотягивается до такой поэзии.
Подлинная поэзия способна так ёмко выразить мысль, что многословные трактаты и рассуждения покажутся бессильными перед её глубиной. Можно долго судить о смысле жизни, а поэт вдруг скажет просто:
Может быть, и я когда-то,Небом и землёй богата,Встречу наступленье дняСо слезами примиренья,Чувствуя, как смысл твореньяПрорастает сквозь меня.Олеся (Ольга Александровна) Николаева (р. 1955) выразила в этих строках, вероятно, бессознательно, тяготение к духовному осмыслению бытия; религиозное, христианское приятие его всем существом своим.
В поэзии Николаевой с годами нарастает то, что определяет мировидение поэта и всё более становится основным содержанием этой поэзии: ощущение постоянного присутствия Творца в творении. Понимать эту истину как будто несложно, но жить ею удаётся немногим. Именно всеприсутствие Божие создаёт неповторимость каждой личности, несущей в себе, пусть и в искажённом виде, Его образ и подобие. Каждый ли из нас помнит об этом, тщеславно помышляя о себе?
"Говорят, человек штучен и неповторим. Никогда на свете не было такого же человека и не будет впредь. Только тот, кто любит его, понимает, что это — так.
И если не было бы Того, Кто способен это вместить, каждого человека знать по имени и в лицо, — суетна была бы вся эта бурлящая пестрота, сдерживаемая общими именами Петров и Павлов, Лазарей, Марий, Марф".
Это из цикла стихов в прозе "Апология человека". Мысль поразительно глубокая. Здесь — осмысление бытия человека через бытие Божие, через Благую весть о мире: недаром использованы столь значимые новозаветные имена. И имя каждого человека как бы включено теперь в этот знаменательный ряд. Все равны во Христе, и все неповторимы в Боге: именно через Его пребывание в каждом и пребывание каждого в Нём.
Также важная мысль: всеприсутствием Бога совершаются все дела на земле. Искусный целитель ("Исцеление"), применив своё мастерство, отступает, "давая место воле небесной", и благодарностью Совершителю завершается исцеление. Николаева каждое событие воспринимает через ощущение Божиего попечения о мире и о человеке. И через упование на это попечение, совершается ли оно непосредственно, либо через избранников, сумевших одолеть бесовские соблазны. Евангельские истины, библейская образность — важная особенность содержания поэзии Николаевой.
Заглавное стихотворение её нового сборника "Amor fati" обращает наш внутренний взор на трагизм земного бытия человека, трагизм необходимости постоянного выбора в этом бытии, трагизм постоянной скорби, ничем не одолимой, в которой осуществляет себя Промысл Создателя. Но трагический выбор скорби преображает трагедию и скорбь в радость духовную.
"…многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие" (Деян. 14,22).
Отвращение от скорбей навязывается нам гордыней. Гордыня тянет к самоутверждению через тщеславное вознесение себя над прочими. Мы знаем: то болезнь наших дней. Ироничный диагноз ставит поэт этой патологии времени:
"Удивительно, как человек изворотлив, как он живуч! Чем только не способен гордиться, хвастаться человек! Что только в себе не отыщет, чтобы сделать точкой опоры, рычагом, мир поворачивающим к себе.
— У меня самые малосольные огурцы!
— У меня — самая больная в больнице печень!
— У меня — самые чёрные мысли, каких не было никогда и ни у кого!
— А у меня — самые-самые непростительные грехи!"
Поэт (как и всякий человек, но поэту проще: у него на то дар) тогда начинает истинно воспринимать и осмыслять мир, когда применяет к нему не обычную, земную линейную, но горнюю — обратную — перспективу, природа которой раскрывается в православной иконе. В обратной перспективе совершается взирание горнего мира на земной. Время необходимо осмыслять только по канонам вечности. Это трудно, почти невозможно, но необходимо.
Что может укрепить силы? Быть может, только осознание, что следуешь по пути, проторённому великими? Николаева откровенно подчёркивает свою обращённость к традиции (а мы должны вновь заметить, что только овладение традицией позволяет идти дальше и сказать своё слово, иначе всё «новое» будет просто безграмотным).
Одоление печали мирской совершается через молитвенное обращение к источнику жизни. В том, как знаем, давняя традиция русской литературы — молитвенная лирика. Николаева прикоснулась и к этой традиции.