Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Кирпичный сок
Живее живых
Я иду по проводу, зеленому, как изумрудный город.Я ношу очки с усатыми улыбками.В глаза смеются светофоры, старики-поребрикиподмигивают хитро из-под ног,они живее все живых.Я вишу на проводе, зеленом, словно изумрудный город,я ношу ботинки на одну и ту же ногу.На моих носках наскальные рисунки, оттискипроспавших воскресение богов —они живее всех живых.Я грызу зеленый провод изумрудными зубами,искры освещают дровосеков,
львов, страшил и иже с ними,мне ворона намекает на другое место,где потерянное время возвращается,живее всех живых.
Тонкая линия
Могильщик вгрызается в землю настырно,как нищий, стащивший с прилавка тушенкув попытке найти в ней таблетку от смерти.А ты наблюдаешь. Ведь ты – наблюдатель.Такая работа, ничто не попишешь.Удобных позиций не так уж и много,раз занял такую— сиди, не брыкайся.Надежда на то, что найдется ответственный,непостижима и непререкаема,как надоевший домашний аквариумс грязной водой и голодными рыбами.Сток закавычен привычными досками,в каждой имеется гвоздь милосердия,метящий в лоб, но лишающий зрениято ли по глупости, то ли по слепости.Впрочем, неважно. Имеет значениелишь одинокая тонкая линия,что разделяет на «будет» и «может быть»все, что имеем в остатке от жизни.
Кирпичный сок
Заглянул в себя, а там глазасмотрят на меня с немым вопросом.Мол, какого черта – и вообще.Вышел из себя, и все, как прежде,на местах, по полочкам, в размер,как у Менделеева в таблице.Может быть, внутри я так широк,так велик и так неописуем,что во мне есть место для двоих,для троих – и даже многих сотен.Или все как раз наоборот:я так тесен, что не умещаюсамого себя – не то, что тех,кто хотел бы поселиться рядом.Выглянул в окно, а там окно,из которого таращит стеклачеловек.Его кирпичный соккрасит трещины моих ладоней.
Завтра вчера
Последний день настал – пиши пропало.Наставил нам рога, пришил нам хвост.Теперь что в цирк, что в Богу – в полный ростбез логики конца,без истины начала.За камнем трех сторон детектор верышмонает каждого, кто не свистел с горы,не бил перчаткой и не звал барьерупоэтов преждевременной поры.А завтра – новый день и свежий ракурс:все, как вчера, но с чистого листа.Бумага стерпит кривизну мостаиз края черствых лицв край бутафорских лакомств.
Портрет
Ничем не пахнущий пейзаж распахивает плащ,как тот мужик, что ловит девок в темной подворотне.Его исподнее – то смех, то плач, то равнодушие, то злоба.И если б знать, что под обивкой гробаесть что-то кроме дерева, то гробсойдет за новенький натертый воском плот,в котором на прикуриватель глаз швейцарская гарантия.Послушайте, ведь эта живопись гвоздями по стеклуобъединяет тошноту с мучительной истомой,чарующие дали – с лапой обезьяны,старательно малюющей портрет компостной ямыкого-то для, чего-то ради.Кареты нет. И негде взять.И нет того, кого хотелось бы ограбить.
Без изъяна
Слышишь, как кипит, но упрямо идешь вперед:знакомый угол раскрывает свои объятья, что делать.В твоей жирной черной земле твой внутренний кротроет лабиринты ходов и прячет в них всякую мелочь.Ты выползаешь из своих банкнотных мятых стен,вдыхаешь щедро сдобренныймылом воздух —и прощаешь себе бесполезный каждый день,в котором есть ты – и есть твои красивые ноздри.В них смешные козявки и сочные поля соплей,от которых, бывает, захватывает то одно, то другое:остается клеить разорванный запах и нюхать клей —и охранять священный тюбик, пока его не закроют.А потом ты смущенно бормочешь, что вообще ни-ни,и гладишь утюгом сморщенное мужское начало,которое свисает с края твоей простынисталактитом воспаленного сала.
Двое
Идущая молча мимо сорвавших глоткив драных колготках самого банального цвета —где ты, ушедшая прочь от наследного трона,черная ворона в стае ворон белых?Прожевавшая разницу между словом и делом,выбиваешь фениксом застрявший в фениксе пепел,чтобы вывел себя из себя – эй – прошел гладкои кудахчет, что тебя из твоих же лекал слепит.Извлекаю тебя на свет, как Эйлер занозыиз убийственно прозаической извлекал константы —у твоих секундантов закончилось время вопросов.Заряжай и лети, я – следом, но немного позже.Изловчишься оплавить себя в тчк —и летишь себе оловом, голым теплом,истепляясь в одну из чужих атмосфер.А летящая рядом коснется тебя —и согреется впрок, и отдаст, что взяла,и «прости, но вчера я стекла со стекла».Коло-ко коло-ло коло-ко коло-ларазнесут на весь мир до затычек в ушах,до огня, от которого стынет Земля.Посмотри: я принес – эта птица твоя.Посмотри: эта птица – живая.
Колесница
На земной простыне – перекрестки рогатых путей,покоторым из пункта в пунктир держат путь пассажиры.Пусть из глины конечная цель. Чем ничтожней, тем злейбестолковая тяга к конечной трамвайного мира.Мы с тобой – на ходу, в два прыжка и четыре руки,зацепившись зубами за ветхий кафтан контроллера,пополняем ряды паразитов электродуги.И на взятой измором, хромающей стуком колесколеснице сидящих в наклон мы сидим в полный рост.А на крыше – светло. И вокруг все как будто светлей.Разливаем свою слепоту, глухотой разбавляя.Посмотри: мимо нас, допивающих выворот дней,пролетает дворняга в трёхлапом костюме рояля.
Добро
Добро пожаловать, добро.В конце концов, конец в конце.И на лице – едва лицо,игла в игле, яйцо в яйце.За кругом – круг, за шагом – шаг,за полцены – цена вдвойне.С горы сползает свистом рак,кипящий в жертвенном котле.Границ незнания гранитбетонных блоков вне тюрьмы,победный клич ручных синиц:где журавлей нет, там есть мы.2015
