Веран
Шрифт:
– Ладно, - нетерпеливо сказал Война – ты дальше рассказывай.
– Дальше… В общем, лет через двадцать после того как он там родился, ни с того ни с сего появляется у Врат его проекция, и требует у Хранителя его пропустить. Хранитель откровенно не понял, что это за тип тут из первого отражения так в наглую ломится, и послал его. Результат – Врата на куски, Хранитель с год потом восстанавливался, а Веран не просто вернулся, но и с внуком Древнего познакомиться успел. Честно говоря, меня он позвал уже после этого, так что все это я исключительно с чужих слов знаю. По слухам, они вдвоем принялись исправлять тот беспредел, которые
– Настолько серьезный малый?
– Достаточно безбашенный, чтобы заявиться в Темную Башню, и пройти Семь Ступеней.
Чума присвистнул.
– И сколько Ступеней он прошел?
– Все семь. Причем, не знаю уж, как он это сделал, но все семь засветились.
Смерть уважительно покачал головой.
Семь Ступеней в Темной Башне были любимым развлечением Главы Тьмы. Пройтись по ним позволялось любому, вот только по изначальным условиям лишь три из семи Ступеней могли засветиться особым светом. Остановиться, по правилам, можно было на любой ступени, и только после того, как ты останавливался, ты мог обернуться и посмотреть на свою судьбу. Одна темная ступень показывала то, что ты попадал в полное услужение Главы Тьмы на год, две – на десятилетие, три – на сто лет, а четыре – пожизненно. В свою очередь, засветившаяся ступень давала возможность потребовать от Главы Темного Совета любое желание, две – давали право воспользоваться его любыми услугами в течение года, а три… Трех не выпадало никому, но это означало то, что ты попадал в Темный Совет на равных со всеми условиях.
– Как ему это удалось? Семь Ступеней не могли засветиться все разом.
– Молчит и ухмыляется. Единственное, что я из него вытянул, так это фразу о том, что Темным надо поменьше мошенничать в подобных играх.
– А со Светлыми он что-то подобное учудил? – поинтересовался Голод.
– Можно сказать и так. Ухитрился поймать весь Светлый Совет в пространственную ловушку с внешним выходом. В смысле вытащить их можно было только снаружи, а выход он сделал в Серой башне, так что Светлые даже теоретически не могли их оттуда вытащить.
– Серьезный малый. Ты не в курсе, чего он от нас хочет? И почему сейчас здесь так мало народу?
– В курсе, почему народа нет. Лет восемь назад, он поцапался со всеми в Совете, махнул на все рукой, и, как бы это сказать, его проекция тут до недавних пор не появлялась. Недавно вынырнул из ниоткуда, увидел, что за его отсутствие и Свет и Тьма совсем обнаглели, от Серой территории практически ничего не осталось, и в одиночку добился того, что обе стороны отступили. Притом не просто отступили, а боятся без приглашения показываться. У всех Серых сейчас приказ уничтожать Светлых и Темных, если они сами приходят без разрешения Серой Башни. Ваша встреча была санкционирована, но и это было сделано скрипя зубами. Он сейчас сильно не в духе, поэтому набрался от нашего дружелюбного дракона драконьих методов правления. Зато точно никто не доложит ни одной из сторон о том, что у нас здесь творится. А вот насчет того, какие у него планы в отношении вас, ребят, не знаю.
– А толку-то с такого приказа, – махнул рукой Война –
Шутник усмехнулся.
– Ты оценишь. Он объявил, что пока суммарная численность Светлых и Темных не сравняется с суммарной численностью Серых – Чертоги Возрождения будут отрезаны от энергии. И ведь каким-то образом он их действительно отсек от энергии, хоть все и считали это невозможным.
Всадники задумчиво ели, попутно переваривая все услышанное.
– Ладно. Он тебя к нам послал? – поинтересовался Смерть.
– Нет. Я сам пришел повидаться, как услышал, что вы вернулись. Кстати, я тут такое местечко нашел, где можно оттянуться как в старые времена…
– Погоди ты с местечком. Туда, конечно, отправимся, но чуть позже, а пока… Если он тебя не посылал – что он от нас хочет?
– Без малейшего понятия. Сам скажет, когда решит, что уже необходимо. И расскажет все, что сочтет нужным.
Голод проглотил остатки мяса, и произнес:
– Знаешь, а он ведь нас не боится.
Шутник ухмыльнулся.
– Я вообще не знаю чего этот тип бояться способен. И если он демонстрирует вам, что относится дружелюбно и с уважением – знайте, так оно и есть. Он никогда ничего не скрывает из чувств. Ни ненависть, ни уважение, ни дружелюбие… Но вот если вы ему отплатите чем-то не тем, в отношении того, что он оберегает – я не позавидую вам, поскольку придется узнать его ярость. В такие моменты даже я его опасаюсь.
Он обвел взглядом всех присутствующих.
– Ну, так что? Вино и женщины? Я там таких девочек вам покажу, что даже трупы равнодушными не остаются…
Глава 2
После краткого, но бурного, отдыха с Шутником, братья пребывали в состоянии расслабленности, испытывать которое им доводилось нечасто, и, отчасти, именно за это они и ценили его компанию.
Один из немногих, кто был равен им по своим возможностям бойца, Шутник всегда умел найти мета для отдыха, удачно пошутить, но и вовремя стать предельно серьезным. Именно такой комбинацией качеств он и импонировал всем братьям, впрочем, по чести сказать – не только им. Свое прозвище он заслужил очень давно, сказав однажды фразу, вошедшую в историю – «Я рисую улыбки на лицах своими шутками и манерами, а вторую – рисую клинком под ними».
Верный друг, и надежный товарищ, он придерживался своих взглядов и принципов во всем, и, хоть раз понаблюдав за ним, можно было с уверенностью делать предсказания того, как он поступит в той или иной ситуации.
Лишь однажды он сумел удивить всех окружающих тем, что затеял совершенно безнадежный бой, ради того, чтобы мертвый ребенок смог обрести достойное погребение. Обычно подобная щепетильность была не в его духе, и к смерти людей из отражений он относился подобно тем, кто родился в первичном плане – равнодушно.
Его пищей всегда были лишь хлеб и мясо, причем он не особо обращал внимания на источники их происхождения, при необходимости питаясь даже павшими товарищами, особенно если он их не слишком уважал до того. Если же среди его спутников не было жертв, и питаться было нечем, это сказывалось в том, что его шутки становились злее, а сам он становился намного раздражительнее. На все предложения съесть, к примеру, что-то растительное, даже фрукты, он отвечал, что родился не для того, чтобы питаться подобно тем, кого он ест.