Вербное воскресенье
Шрифт:
Генри Шнулль решил остаться в Соединенных Штатах. Он стал одним из богатейших торговцев Индианы и одним из самых уважаемых граждан. Вдобавок к оптовой торговле бакалейными товарами он основал мастерскую «Игл мэшин уоркс», которая позже превратилась в знаменитый машиностроительный завод «Атлас», где производили паровозы и сельскохозяйственное оборудование. Он также организовал «Американскую шерстяную компанию», первую ткацкую фабрику в штате.
Вскоре после принятия в 1865 году закона о национальных банках Генри основал и стал первым президентом Национального торгового банка Индианаполиса, который, пережив все войны и депрессии, существует по сию пору.
Генри
Итог. Дядя Джон поведал нам про полный комплект прапредков со стороны моего отца: Клеменса Воннегута и его жену Катарину Бланк, и Генри Шнулля и его жену Матильду Шрамм, и про прадеда с материнской стороны, хромого ветерана Гражданской войны Петера Либера и его жену Софию де Сен-Андре.
Осталась, следовательно, только одна пара — мои предки, имевшие отношение к занятиям искусством. Это профессор Карл Барус, «первый настоящий преподаватель пения, скрипки и фортепиано в городе», по словам дяди Джона. Женат он был на Алисе Моллман.
Профессор Барус был уважаемым человеком. Помимо частных уроков, он дирижировал оркестром, организовывал концерты хорового пения и другие музыкальные мероприятия. Он был высокообразованным интеллектуалом. Никогда не занимался торговлей или производством, но хорошо зарабатывал уроками и жил в достатке. Сначала, в 50-х годах XIX века, профессор Барус поселился в Цинциннати, где был назначен музыкальным директором местного хора.
В 1858 году доктора Баруса пригласили в Индианаполис для проведения большого музыкального фестиваля с участием любительских хоров из Индианаполиса, Луисвилля, Цинциннати и Коламбуса, штат Огайо. В 1882 году Das Deutsche Haus — Немецкий дом — предложил ему должность музыкального директора Maennerchor — Немецкого землячества — в Индианаполисе. Барус принял предложение и занимал эту должность вплоть до 1896 года.
В том году, на последнем концерте, зал стоя аплодировал маэстро. В знак благодарности за многолетний вклад в музыкальную жизнь всего сообщества он был удостоен серебряного лаврового венка. Последние двенадцать лет своей жизни Карл уделил преподаванию игры на фортепиано и пения нескольким лучшим ученикам и пользовался огромным уважением. Его влияние на музыкальные вкусы и традиции целого города невозможно переоценить. Никто из последователей не смог с ним сравниться.
Карл Барус, профессор и преподаватель музыки, и его жена Алиса Барус произвели на свет другую Алису Барус, которая, по словам дяди Джона, «была прекраснейшей и совершеннейшей девушкой во всем Индианаполисе. Она играла на фортепиано и пела; писала музыку, некоторые ее произведения даже были изданы».
Это была мать моей матери.
Да, а Петер Либер, хромой ветеран войны, и его жена София произвели на свет Альберта Либера, который стал индианаполисским пивоваром и бонвиваном.
Это был отец моей матери.
Генри Шнулль, торговец и банкир, и его жена Матильда произвели на свет
Это была мать моего отца.
А Клеменс Воннегут, вольнодумец и основатель «Скобяных товаров Воннегута», и его жена Катарина произвели на свет Бернарда Воннегута, который, как пишет дядя Джон, «с младых ногтей проявлял художественные наклонности. Он замечательно рисовал, но был скромным и застенчивым. У него не было друзей, он мало интересовался общественными делами. Никогда он не был ярким экстравертом, скорее замкнутым и отрешенным тихоней».
Это был отец моего отца.
Итак, мы добрались до повесы, Альберта Либера, чья эмоциональная несостоятельность, неверие в собственных детей, по моему скромному мнению, в немалой степени повлияли на последующее решение моей матери покончить с собой.
Как я уже писал, Альберт, родившийся в 1863 году, был сыном хромого ветерана Гражданской войны. После того как его отец вернулся в Дюссельдорф, Альберт остался в Индианаполисе управлять пивоварней, которую его отец продал британскому синдикату.
Когда я его впервые увидел, знакомиться было, собственно, не с кем. Он не вставал с постели из-за слабого сердца. С тем же успехом он мог быть марсианином. Что я о нем помню: раззявленный рот. Очень розовый.
В молодости он часто ездил в Лондон.
«Заказывал себе костюмы у портных на Сэвил-роу, — пишет дядя Джон, — был идеальным образчиком викторианского модника: черные пальто из тонкого сукна в стиле принца Альберта, шотландский твид, крахмальные рубашки и воротнички, обувь ручной работы. Он был красив, дружелюбен и общителен. Любил многолюдные сборища, вкусную еду и дорогие вина. Он имел одновременно несколько романов, менял женщин как перчатки и предавался вульгарным развлечениям».
Общий надзор за пивоварнями осуществлял британский офицер-отставник, полковник Томпсон. Он приезжал в Индианаполис раз в год-два, чтобы оценить ситуацию и доложить о ней в Лондон. Вместе с Альбертом они делили большую часть доходов от пивоварни — подделывали счета, продавали товар налево, пускали деньги на липовые рекламные и политические кампании — весь арсенал увода прибылей. Синдикат требовал пятипроцентной доходности вложений — он ее получал. Альберт же со товарищи набивали карманы.
Альберт в отличие от своего отца, консервативного, застенчивого, чрезвычайно скромного и нетребовательного человека, был экстравертом, ярким, шумным и расточительным. Жил он на широкую ногу, в больших домах с массой слуг, лошадей, экипажей, позже покупал самые первые и дорогие автомобили. Он нанял английского дворецкого и держал в доме ливрейных лакеев. Деньги на развлечения друзей тратились без счету: лучшие яства, редкие вина, белые скатерти и роскошные фарфоровые сервизы.
Вскоре за Альбертом закрепилась репутация миллионера, для которого цена не имеет значения. Он присоединился к компании «весельчаков», состоявшей из сыновей городских богачей. Среди них был Бут Таркингтон. «Весельчаки» закатывали фантастические вечеринки. Один из них был владельцем «Английского отеля» на площади Моньюмент-серкл и «Английской оперы», где проходили представления большинства гастролирующих трупп. Там у него была своя ложа, справа от сцены, из которой можно было пройти прямо за кулисы. Это давало возможность ему и остальным кутилам близко общаться с актрисами, особенно с молодыми хористками.