Вербы и мостовая
Шрифт:
Он видел в пролет, как быстро растет красная стена, как слоями ложится кирпич, как из сплошной стены вдруг выступают нижние очертания будущего четырехугольного окна, как красиво складываются кирпичи на углах.
— Подай-ка отвес, там упал, — сказал кто-то, и Вицек долго искал глазами этот отвес.
Смеялись над ним: не знает, что как называется и для чего что нужно, не знает даже, что такое отвес! Веселый каменщик стал показывать ему разные инструменты. Но Вицек почти не слышал. В ушах у него шумело, пот заливал глаза, хотя день был совсем
— Ну, ребята, обед! — крикнул кто-то, и работа вмиг остановилась.
Вицек присел на доски, окружавшие яму с известью.
— Держись! — шепнул ему Тосек. — Всего три часа работать осталось. Завтра уже легче пойдет. Возьми себя в руки — и все будет хорошо. Завтрак есть у тебя?
— Нет!
Куда там было Вицеку в это утро думать о еде! Тосек уселся возле него и поделился с ним своим хлебом с колбасой, но Вицек не мог есть — только хлебнул кофе из фляги.
После перерыва было еще хуже. Он чувствовал каждую свою косточку. Казалось, что это не пот, а кровь заливает ему глаза.
Усталый и измученный, поплелся он вечером к мастеру. Не хотел в таком состоянии показываться матери.
— Ну и вид у тебя! Небось пропала охота, не правда ли? — допытывалась жена мастера.
Налила ему супу, оставшегося от обеда, и поставила тарелку на стол.
Мутными глазами оглядел Вицек мастерскую. Он знал уже, что не вернется сюда, хотя бы умереть пришлось, что выдержит там, как бы тяжело ни было. Первый день уже позади — оставалось пять до субботы, до получки, когда он отнесет матери деньги.
— Что ж, ничего не поделаешь, раз уперся! — сказал мастер.
— Одна только просьба у меня к вам, — робко заговорил Вицек.
— А что такое?
— Разрешите мне до субботы ночевать у вас…
— Ага, хочешь с получкой к матери явиться? Что же, ночуй. Места хватит, да и поесть у нас можешь. Славный ты парень, не жалко для тебя. Только говорю тебе: подумай еще. Не для тебя эта работа, не выдержишь.
Но Вицек уже не слышал. Он повалился на свой сенник в углу комнаты и спал как убитый, хотя его мучили тяжелые сны. Шаталась и трещала под ногами доска, повисшая над какой-то бездонной пропастью… «Подай отвес!» — кричал кто-то сердитым голосом, и Вицек хлопотливо искал отвес, безнадежно бродя по каким-то незнакомым улицам, дворам, уставленным мусорными ящиками. Но нигде не было отвеса. Наконец, он в отчаянии схватил ведро с известью и понес его, а ведро росло на глазах, становилось огромным, его невозможно было поднять, и оно обжигало огнем при первом прикосновении. И это было не то ведро, не то отвес, и все смешалось и обрушилось на Вицека темнотой, залитой белой известью. Вицек вскочил с криком и увидел, что уже светает и что надо идти на работу.
Было совсем не так, как говорил Тосек, уверявший, что первый день самый трудный. Вчера начал работу полный сил. Сегодня от первого ведра чувствовал боль в плече и в позвоночнике. Руки были словно опухшие, невыносимо болели ноги. Но он стиснул зубы. Ведь Тосек был не больше и не сильнее его, а у него все же
Очевидно, нужно привыкнуть…
Понемногу он приучался ко всему. Как ходить, чтобы было легче нести. Как избегать лишних движений. Как сходить вниз и как подниматься наверх.
Узнал также, как что называется: отвес, кельня, кадка.
Так летели дни, пока наступила суббота.
Сперва получали каменщики, плотники, а затем подручные. В эту минуту Вицек забыл об опухших руках и ноющей спине. В первый раз в жизни он держал в руках им самим заработанные деньги. Сжал их крепко в ладони, чтобы ненароком не потерять. И так как стоял — грязный, испачканный известью, — пустился домой, к матери.
Не постучавшись, толкнул дверь и вдруг застыл: в комнате была какая-то чужая женщина.
— Нет, не стоит брать его, это ведь рухлядь, — говорила она, стуча пальцем по зеленой разрисованной крышке сундука, привезенного матерью из Броновиц.
Вицек оцепенел.
— Краска облезла… Рухлядь!
— Я и не говорю, что он новый… в приданое его получила, но может послужить еще немало лет, — возражала мать тихим, прерывистым голосом.
Вицек сделал шаг вперед, но чужая женщина уже прощалась.
— Нет, простите, не возьму. Пользы от него мало, а места много займет. Вот комод дешевый я бы купила.
Мать молчала. Только тогда, когда та ушла, она заметила Вицека.
— Вицек, бога ради, где ты так измазался?
Мальчик подошел к столу. Доставал из кармана по одной монете и выкладывал их в ряд.
— Побойся бога, сынок, откуда это? — изумилась мать.
— На стройке работаю. Сегодня получка была, вот и принес.
Мать ничего не понимала.
— А мастер? Как же это? Ведь у мастера…
— С понедельника работаю на стройке. У мастера уже не работаю.
— Как же так? — всплеснула руками мать и тяжело опустилась на стул. — Столяром ведь ты должен быть? Почему же…
Вицек взял шершавую, худую руку матери.
— Не буду я столяром. Три года надо торчать у мастера, а пользы никакой. А вы, мама, сундук хотели продать?
Мать опустила глаза.
— Старый он уже, сынок, даром место занимает, только мешает. Вещи можно на стене развесить, на гвоздиках. К чему же сундук?
Голос матери дрожал, и дрожала ладонь ее в руке Вицека.
— Сегодня вы, мама, не стираете?
— Нет, сынок, нет. Отдохнуть немного решила, только днем отнесла стираное белье…
Вицек чувствовал, что мать говорит неправду.
Раздался стук в дверь.
— Наверно, Космалиха, что наверху живет. Очень порядочная женщина, — сказала мать.
Соседка вошла.
— Хорошо, что Вицек здесь, я как раз хотела с ним потолковать.
Мать отчаянно замахала руками, но соседка не обратила на это никакого внимания.
— Ах, оставьте, пожалуйста! Он уже большой парень. Годы накопил, наверно и разум найдется. На что это похоже, что вы так себя изводите? Сын есть, пусть позаботится.